но посланную уже из Бейкерсфилда. Целых два часа я был верен своей клятве. Затем мне представилась Камилла, скитающаяся по стране, без единого пени, мокнущая под дождем, и я отправился на почту. Я отослал пятьдесят долларов с сопроводительной запиской, в которой просил Риту купить себе теплую одежду и остерегаться дождя.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Спустя три дня, возвратившись из очередного автопутешествия, я обнаружил, что дверь моего номера заперта изнутри. Я был готов к этому. Постучавшись и не получив ответа, я позвал ее. Тишина. Тогда я спустился вниз, выскочил во двор и взбежал по холму на уровень окна своей комнаты. Я хотел поймать ее с поличным. Окно было закрыто, но штора оказалась незадернутой. Лампа на столе горела, и комната была освещена, правда, Камиллы нигде не было видно. Я разглядел, что дверца платяного шкафа плотно прикрыта, и понял, что она там. Открыв окно, я осторожно влез в комнату. Ковриков возле кровати не было. На цыпочках я подошел к шкафу. Я слышал, как она копошится внутри. В воздухе улавливался запах марихуаны.
Я уже взялся за ручку дверцы, но в последний момент решил не открывать ее. Такое неожиданное разоблачение могло сильно травмировать ее. Я вспомнил, что нечто подобное было со мной в детстве. Я сидел примерно в таком же шкафу, и мать неожиданно открыла дверцу. О, я помнил, какой это ужас — быть пойманным с поличным. Тихонечко я отошел от шкафа и сел у стола. Минут через пять я понял, что не могу оставаться здесь. Мне не хотелось, чтобы она догадалась о моей осведомленности. Я вылез в окно, закрыл его и вернулся в задний двор отеля. Потянув время, чтобы она закончила свои дела, я нарочито шумно поднялся по лестнице и толкнул дверь.
Камилла лежала на кровати, прикрыв исхудалой рукой глаза.
— Камилла! — воскликнул я. — Ты здесь?
Она приподнялась и устремила на меня безумный взгляд своих черных глаз, плавающих в мутной поволоке блаженства. Шея ее вытянулась, обнажив сухожилия на горле. Она не сказала ни слова, но мертвенная бледность ее лица, зубы, казавшиеся теперь слишком белыми и чересчур большими, испуганная улыбка — все это просто кричало об ужасе, который окутывал ее днем и ночью. Я покрепче сжал зубы, чтобы не разреветься, и подошел к кровати. Камилла испуганно сжалась, подтянув колени к груди, будто я собирался ударить ее.
— Успокойся, — заговорил я. — С тобой все будет хорошо. Выглядишь шикарно.
— Спасибо тебе за деньги, — ответила она совсем не изменившимся голосом, низким и немного гнусавым.
Трудно было не заметить, что она купила себе новую одежду. Вещи были дешевые и броские: ярко- желтое платье из искусственного шелка с черным вельветовым поясом, желто-голубые туфли и носочки с красно-зелеными резинками. На руках был сделан маникюр, ногти покрыты алым лаком, на запястьях поблескивали браслеты из зеленого и желтого бисера. И вся эта цветовая какофония подчеркивалась мертвенной бледностью ее лица и шеи. Бедная Камилла, ничто ей так не шло, как простой белый халатик, в котором она работала. Больше я ничего не спрашивал. Все было написано на ее опустошенном лице. И это не выглядело как умопомешательство. Это был страх, жуткий страх корчился в крике ее голодных глаз, теперь еще усиленный наркотиком.
Камилла не могла оставаться в Лос-Анджелесе. Ей требовался отдых, хорошее питание, долгий сон, свежее молоко и прогулки на свежем воздухе. У меня сразу возник план. Лагуна-Бич! Это место идеально подходило для оздоровления. Зимой мы могли снять там дешевое жилье. Я бы мог заботиться о ней и начать работу над своей новой книгой. У меня уже была идея для следующего романа. Нам не обязательно было жениться, зарегистрировались бы как брат и сестра. Мы сможем купаться и гулять вдоль побережья Бальбоа, а когда опустится туман, разожжем камин и будем сидеть возле огня. Во время шторма мы будем спать под теплыми одеялами. Набросав план в общих чертах, я не останавливался, я продолжал детализировать его, я словно бы читал волшебную книгу, и постепенно лицо Камиллы просветлялось, и наконец она заплакала.
— И еще у нас будет собака! — не останавливался я. — Мы купим щеночка. Ирландского терьера. И назовем его Вилли.
— О, Вилли! — захлопала в ладоши Камилла. — Хочу Вилли! Мой Вилли!
— И кота! — я решил закрепить свой успех. — Сиамской породы. Его имя будет Чанг. Огромный кот с золотистыми глазами.
Камилла вздрогнула и закрыла лицо руками.
— Нет, — захныкала она. — Я ненавижу кошек.
— Хорошо. Никаких кошек. Тем более, что я их тоже ненавижу.
Я зажег ее воображение, и теперь она уже сама дорисовывала созданное мною полотно.
— Лучше лошади, — говорила она. — Вот когда ты заработаешь много денег, у нас у обоих будет по лошади.
— Я заработаю миллионы, — заверил я ее, разделся и лег рядом.
Спала она очень неспокойно, неожиданно вздрагивала, стонала и бормотала что-то во сне. Где-то посередине ночи она поднялась, включила свет и закурила. Я лежал с закрытыми глазами и пытался уснуть. Покурив, она встала с кровати, накинула на себя мой халат и взяла со стола ридикюль. Это была клеенчатая сумочка, до предела набитая всяким барахлом. Я слышал, как она прошлепала в туалет в моих тапочках. Не было Камиллы минут десять. Вернулась она расслабленной и умиротворенной. Думая, что я сплю, она поцеловала меня в висок. Я уловил дух марихуаны. Остаток ночи она спала, как убитая, с совершенно счастливой физиономией.
Часов в восемь утра мы вылезли в окно и пробрались на задний двор отеля, где стоял мой «форд». Камилла была в подавленном состоянии, лицо помятое и ожесточенное. Поколесив по городу, я выехал на Лонг-Бич бульвар. Камилла сидела, опустив голову, холодный утренний ветер ворошил ее волосы. В Майвуде мы остановились у придорожного кафе, чтобы позавтракать. Я заказал яичницу с сосиской, фруктовый сок и кофе. Камилла от всего отказалась, кроме кофе. Сделав один глоток, она тотчас закурила. Я хотел улучить момент и проверить ее клеенчатую сумочку, я был уверен, что именно там она хранит дурь, но Камилла вцепилась в нее и не расставалась ни на минуту. Выпив еще по кружке кофе, мы двинулись дальше. Камилла посвежела, но настроение ее все еще оставалось мрачным. Я молчал.
В паре миль от Лонг-Бич располагалась собачья ферма. Я подкатил к воротам, остановил машину, и мы вошли в сад эвкалиптовых и пальмовых деревьев. Со всех сторон нас встречал радостный собачий лай. Собаки действительно любили Камиллу, они сразу принимали ее за своего друга. И впервые за все утро она улыбнулась. На ферме были в основном колли, немецкие овчарки и терьеры. Опустившись на колени, Камилла обнимала их, теребила им холки, и они, переполняясь благодарностью, повизгивали и облизывали ее своими розовыми длинными языками. Она выбрала одного терьера, взяла на руки и стала нянчить его, словно младенца, нежно напевая при этом. Лицо ее сияло, полное жизненных красок, это было лицо прежней Камиллы.
На крыльце появился владелец фермы — старик с белой коротко стриженной бородой. Он хромал и ходил с тростью. На меня собаки почти не обращали внимания. Они подбегали, обнюхивали мои ботинки и удалялись с важным видом. Это не означало, что я им не нравлюсь, просто они отдавали предпочтенье Камилле с ее безграничной нежностью и знанием собачьего языка. Я сказал старику, что мы хотели бы купить щеночка. Он спросил какой породы. Выбрать должна была Камилла, но она никак не могла решиться. Мы посмотрели нескольких малышей. Все они были очень трогательные, эдакие маленькие плюшевые шарики, невыразимо нежные. Наконец мы нашли то, что она хотела. Это был совершенно белый щенок колли. Ему еще не исполнилось и шести недель, и он был такой толстый, что едва мог ходить, Камилла поставила его на лапы, он сделал несколько неверных шагов, затем плюхнулся на бок и тут же заснул. Камилла предпочла этого недотепу всем остальным щенкам.
Я чуть не поперхнулся, когда старик сказал: «Двадцать пять долларов». Но мы все же взяли щенка, старик вручил нам его собачий паспорт. До машины нас провожала тоже совершенно белая мамаша-колли.
