времени. Скоро рассвет…
- Рассвет не застанет вас врасплох, сир - не было бы смысла мне, старику, тащиться пешком через всю Европу от Петербурга до Марселя, чтобы меня остановил какой-то рассвет. Я стар и сед, мне спешить некуда, а вы, ваше величество, один раз уже крепко поспешили, помните?
Бедро Наполеона сводит судорога, он садится на камень и коротко бросает:
- Говорите же!
- Мон мэйтр, государь Александр в самом начале своего правления совершил ошибку, заключив союз с Англией против Францией – и разорвав союз, заключенный его императорским величеством государем Павлом Петровичем в вами. Государь был молод, он взошел на трон при обстоятельствах, - фельдмаршал тяжело опустился на соседний камень и помедлил, - обстоятельствах странных. У него, может быть, не было другого выбора. Не было его после этого и у вас.
Император делает нетерпеливый жест:
- Я все это знаю, господин фельдмаршал. Годы не стерли ни моей памяти, ни моей ненависти – говорите же.
- Не торопите меня, милый. И не забудьте, что мы мертвы – а среди мертвецов нет ни императоров, ни фельдмаршалом. Все равны перед безносой, да, все. Итак, государь Александр втянул Россию в войну с вами, и это дорого обошлось и ему, и вам, и России-матушке, храни ее Господь и Богородица, – фельдмаршал перекрестился рукой в черной перчатке. Неполеон кивнул: - Продолжайте же!
- Перед моей смертью государь приехал ко мне и просил прощения. Да-да, просил прощения за все: и за Аустерлиц, и за этот безумный восемьсот двенадцатый… Я сказал ему тогда: «Государь, я-то, может, прощу. А вот Россия вам этого не простит». Впрочем, что долго разговаривать. Вот, уже и рассвет.
Проклятый император резко обернулся – над гладью Средиземного моря показалась розовая заря.
- Я опоздал вернуться к себе! Ты провел меня снова, старый…
- Спокойно, сир! – возьмите вот это, - и старый фельдмаршал протянул Наполеону темные очки в тонкой золотой оправе, изумрудно сверкнувшие в свете восходящего солнца. Сам он не спеша надел такие же, потом, кряхтя, натянул перчатку на вторую руку:
- Если предпринять меры предосторожности, вполне себе можно жить, ваше величество. Но дело не в этом. Вы путешествуете по земле раз в год и отстали от жизни. А я две сотни лет в центре Петербурга. Сначала-то, по-стариковски думал, усну. Отдохну по-хорошему хоть раз. Да какой тут сон. Сто лет назад – такая свистопляска началась, хоть вставая, подумал. А теперь вот, действительно встать пришлось.
- Что вы предлагаете, - деловым тоном спросил император. Сквозь темно-изумрудное стекло поляроидных очков снова светились огни мирового пожара.
- Мы поднимем великую армию. Живые – здесь, во Франции – будут приветствовать вас как законного повелителя, совсем как тогда, после Эльбы. Уж поверьте.
- Тогда все это очень плохо закончилось, фельдмаршал. Вы, наверное, не в курсе.
- Я в курсе, мон мэйтр. Но в этот раз все будет иначе. Мы поднимем мертвецов, воевавших за Россию, погибших в великих войнах до нас и после нас. Мы объединим две великие армии и поведем их…
- Куда?
- На Запад. Только на запад, ваше величество.
Император протягивает бывшему врагу руку в рыжей перчатке.
- Ведите, фельдмаршал. Где наши кони?
- Вы безнадежно устарели, сир, - усмехается Кутузов. – теперь ездят вот на таких конях.
И он показывает на два монстра, прислоненных к скале:
- Харлей-Дэвидсон, сир.
---
Подкидыши
Воздушный шар рвался в небо, четыре дюжих авиана с трудом удерживали его на нужной высоте. Окара и сама едва справлялась с восходящим потоком, но садиться на жерди рядом с профессором Крыком и его помощниками было страшновато.
- Не упорствуйте! – крикнул профессор. – Если сядете, то увеличите вес груза, и шар будет легче держать.
Окара с сомнением покосилась на тонкую перекладину, но все же решилась - нырнула под шар, покрепче уцепилась за деревяшку и сложила крылья. Сидеть и лететь одновременно было неуютно... и захватывающе, словно она вернулась в детство, когда впервые расправила крылья на краю гнезда.
- Вот так-то лучше, - профессор обрадовался маленькой победе над неуступчивой храмовой наблюдательницей. – Завтра еще налетаетесь. Газ потихоньку уходит, потом придется облегчать вес.
Так они и летели – сверху огромный шар, снизу корзины с багажом, посередине пассажиры, а четыре направляющих тянули всю конструкцию к месту назначения. Безумие, конечно. Но с другой стороны, вещей у них столько, что на себе не унесешь, пришлось бы брать тягловых. А с ними мороки – чуть речка или просто поваленные деревья, надо все разгружать, поднимать в воздух и тягловых, и тюки, переносить, грузить заново... До дальних поселений они бы добирались не меньше недели, а с шаром весь путь займет пару дней.
Крык щебетал без умолку: сначала про то, как получил летучий газ, как искал материал, который может его удерживать достаточно долго, как рассчитывал нагрузку... Потом про свою лабораторию... Потом про новые ветряные мельницы... Окара и раньше была наслышана о его незаурядных способностях, но не подозревала, что он один авиан может успевать столько всего. Неудивительно, что именно Крыка Внешний император попросил разобраться с проблемой Младших в дальних поселениях.
Но и Окару выбрали не просто так. Настоятель в напутственной речи сказал ей: «Ты заботишься о Младших не только ради Равновесия, но и просто потому, что любишь их. Ты сможешь противостоять тем, кто объявляет их паразитами вроде блох, что заводятся в крыльях». Наблюдательница была настроена решительно: она не позволит никому нарушить Равновесие и обидеть Младших. Если их не станет, то что ждет Старших, кроме одиночества?
Когда зашло Малое светило, стали искать место на ночлег. Все дружно помогли направляющим спустить шар ближе к земле и привязать к верхушке дерева. На ветки накинули непромокаемую ткань, чтобы подготовить место для ночлега, неподалеку развели костер, и к заходу Большого светила был готов ужин. За едой Окара перехватила инициативу в разговоре. Слушать про открытия Крыка было, несомненно интересно, но целью их экспедиции все-таки были Младшие.
- Допустим, профессор, вы научитесь определять Младших на ранних стадиях. Но что вы с ними после этого собираетесь делать? Выкидывать их из гнезд не позволит Внутренний правитель вместе с настоятелями храмов, как бы Внешний не жаловался на трудности дальних поселений. Да и сами поселенцы все же не настолько жестоки, чтобы лишать жизни беззащитных птенцов.
- Мое дело – наука, - отмахнулся от ее вопросов профессор. – Что делать с подкидышами пусть решают великие мира сего. А я хочу понять, где проходит граница между ними и нами. Вы никогда не задумывались, почему вылупляясь из одинаковых на вид яиц, в одном гнезде, при одинаковом воспитании, мы становимся разумными, а они остаются дикими?
