В углу, рядом с умывальником, что-то зашуршало. Марина села и прислушалась, но звук не повторился. И в самом деле, что тут может шуршать? Трава в лесу, которого давно нет.
– Спокойной ночи, Дуська, – пожелала Марина сама себе и опять свернулась, поджала колени к самому подбородку.
Холодно. Завтра надо отрегулировать температуру.
Солнце сияло так ярко, что, даже накрывшись одеялом с головой, Марина не могла укрыться от его палящих лучей. Она не выспалась, но свет подло играл на веках красными бликами и не давал вернуться в спасительную тьму снов.
Из-за второй стены доносились приглушённые звуки фортепиано – Тихоня музицировала. Наверное, у неё наступает закат – как-то соседка рассказывала, что в такие моменты её посещает любовь к музыке. «Я люблю творить музыку, - говорила она. Сквозь стену её голос доносился слабо, словно Тихоня шептала. – Музыка – это единственное, на что стоит тратить силы. Высший порядок. Ты так не думаешь?»
Марина так не думала.
Болела голова. Солнце палило так, словно вознамерилось оставить от мира угли, и воздух напоминал густую горячую патоку. Со стонами и причитаниями Марина выбралась из-под одеяла. Глаза горели, словно в них щедро плеснули кислотой, в висках бухали колокола. Тело казалось тряпичным, набитым ватой или соломой.
Она была на полпути к умывальнику, когда посмотрела на четвёртую стену – единственную, к которой никогда не прикасалась. Просто скользнула взглядом, без всякой цели и застыла на месте. В груди что-то надрывно застонало.
В стене была дверь. Необычайно белая дверь на фоне стен, с изогнутой серебристой ручкой. Марина стояла и смотрела на неё, не веря своим глазам. Ущипнула себя, решив, что это сон, но уловка не сработала.
В этой комнате никогда не было дверей. Да и вообще, в мирах они не предусматривались. Это же – мир! Из него нельзя просто взять и уйти через дверь. И всё же…
Солнце отражалось лучами от белоснежной поверхности, отчего казалось, что дверь светится. Музыка Тихони набирала мощность и вошла в резонанс с ударами пульса – Марине казалось, что голова сейчас взорвётся.
Она так давно мечтала посмотреть, что есть там, за пределами стен. Но не верила, что существуют те обетованные земли. Они жили только в её полубезумных мечах, тревожных, мучительно-приятных, но никак не связанных с реальностью.
Марина всё же добралась до умывальника, плеснула в лицо несколько горстей холодной воды. Промыла глаза, почистила зубы, глядя в зеркало на своё осунувшееся лицо в рамке коротко обрезанных каштановых волос. Чёрные, как переспелые вишни, глаза лихорадочно блестели, с ресниц капала вода. В левом ухе круглая золотая серьга, мочка правого разорвана. Всё как обычно.
Покосилась на дверь – она продолжала издевательски сверкать своей белизной.
– Я не боюсь, – пробормотала Марина.
Шаг, другой, третий… Ладонь легла на неожиданно холодный металл ручки. Марина закрыла глаза. Сейчас она увидит, что находится за пределами её личного пространства. Сейчас она соберётся с силами…
Дверь открылась без малейшего звука. Проём заливала густая, непроницаемая тьма. Лучи солнца пытались проникнуть туда, но лишь скользили по глянцевой поверхности нездешней тьмы. Марина открыла рот, но закричать так и не смогла. Горло стянуло спазмом, из него вырвался только едва различимый свист. Тьма, открывшаяся перед девушкой, не имела никакого отношения к обычной темноте – оба была живая, всеобъемлющая. Марина стояла на самом краешке вселенной, и только дверная ручка спасала её от падения в бесконечность.
Где-то там светились окошки чужих миров, таких же, как её собственный. Казалось, она даже может различить их золотистое сияние. Господи, как же далеко! Как невероятно далеко! И от этой пропасти отделял всего один крошечный шажок.
Девушка сделала шаг – назад. Тьма пугала и притягивала к себе одновременно. Сердце заходилось от безумного ужаса, а взгляд уже заплутал между далёкими звёздами…
– Дуська, прекращай дрыхнуть! Ты так всю жизнь проспишь.
Голос Ташкента разбил оцепенение. Марина захлопнула дверь и, задыхаясь, опустилась на пол. Глаза слезились, боль разламывала череп. Казалось, комната сжалась до микроскопических размеров, и стены вот-вот стиснут свои чудовищные челюсти.
– Ау, ты вообще там?
Девушка сипло втянула в себя воздух и ответила хриплым, незнакомым голосом:
– Пока там. Ребята, у меня тут… дверь появилась…
На этом воздух в лёгких закончился. Марина закрыла голову руками, чтоб хоть так спастись от палящих лучей и безумных мыслей.
Музыка за второй стеной смолкла. Кто-то тихонько охнул.
– И что думаешь? – спросила Тихоня.
– Не знаю, что делать.
– Да нечего тут делать, дурёха. Оставайся! – Снайпер хохотнул. – Наплюй и забудь, оно тебе никуда не упёрлось. Лучше расти себе лес, пойдём на охоту. Или на рыбалку, тоже ничего себе занятие. Потом по пивасику и в люлю. Начерта куда-то идти, если и тут хорошо?
– Иди, – сказала Тихоня. Его голосок, обычно приглушённый прозвучал на удивление твёрдо. – Тебе терять нечего. Здесь ты всё знаешь, пора двигаться дальше. Как бы мне хотелось оказаться на твоём месте! Жду не дождусь, когда смогу отсюда вырваться.
Ещё вчера Марина с готовностью согласилась бы с таким суждением, но теперь уже не могла. Ещё вчера это было сказкой, а сегодня стало реальностью.
– Нечего тебе там делать, – твердил Снайпер.
– Отправляйся в путь и не думай! – воодушевленно заверяла Тихоня.
Голоса сливались, превращались в шум. Марина закрыла уши ладонями и отползла в угол, сдалась там в комок. Впервые она так сильно мечтала оказаться в тишине.
– Ты помнишь, как очутилась здесь? – Голос Ташкента раздавался у самого уха, словно он прижался губами к стене.
Марина неуверенно пожала плечами. Она не знала другой жизни, все воспоминания были так или иначе связаны с этой комнатой. Все эксперименты по расширению границ, все удачи и промахи – только в этих четырёх стенах. Правда, всё это случилось в сознательном возрасте. А что было раньше, в детстве? Не могла же она родиться в собственной, персональной клетке.
Прямо на неё с рисунка на противоположной стене смотрело чёрно-белое животное с круглыми глазами и длинной шерстью.
– Разве это имеет значение? Главное, что сейчас я здесь.
– У меня был сосед, Фил. Странный малый, художник. Я заметил, что все художники – люби не от мира сего. Он рисовал картины, которые видел во сне. Не знаю, какие, не видел, но судя по тому, что он рассказывал – большие полотна. Говорил, что весь его мир – это огромная мастерская, всюду мольберты, разбросаны краски. Но даже не это важно. Главное, что он был уверен: сны – это обрывки нашей прошлой жизни. Жизни до того, как мы попали сюда. Я же говорю, он странный. Но разговаривать с ним было интересно. Он говорил, что в момент рождения мы жили в совсем другом месте, в котором не было стен. Сны – это моменты, выхваченные памятью из тех времён.
Рыжее животное с круглыми глазами… Море… Марина никогда не видела моря, но отчего-то хорошо себе представляла.
– А где же мы тогда сейчас?
– Каждому нужен свой мир… Пару лет назад у меня тоже появилась дверь. За ней я обнаружил темноту и, не поверишь, никогда в жизни я так не пугался. Фил считал, что эта дверь – путь обратно. В то место, где мы родились. Он говорил, что каждому раз в жизни даётся шанс вернуться, но только от нас
