—Неплохо бы посидеть дома.
Надо признаться, что двумя нашими охотниками двигало лишь чувство долга, а не охотничья страсть. Мысль о ночном холоде, пронизывающем руки и ноги, не веселила Ферко, и он нехотя поплелся к двери.
—Выходи, Мишка, я запру дверь. Расшиби молнией эту выдру, где бы она сейчас ни была!
Пожелание Ферко исполниться не могло, — ведь нет на свете такой молнии, которая способна была бы поразить Лутру в его норе. Но и Лутра был настроен не очень весело. Он лежал посапывая, всматриваясь в хмурую темень норы, каждым волоском ощущая надвигающуюся в природе перемену. Его инстинкты и чувства дремали, сосредоточенные на том, что происходило поблизости, вплоть до тех пор, пока в желудке не заговорил голод.
Тогда он выполз из норы.
Все вокруг было сонное, расплывчатое, невыразительное, выжидающее.
Все, но только не форели! Лутра со все возрастающей яростью спустился уже в третий порог, но едва только он шевелился, как что-то блистало в безжизненной воде, но тут же вновь пропадало.
Не останавливаясь, он проплыл по маленьким озеркам, держась прибрежной тени, и даже Рыжуха его не приметила, — ведь лишь нос торчал у него из воды, а этот удивительный нос уловил крепкий рыбий дух, и тогда голод заплясал у выдры в желудке.
—Нельзя! — восстал здоровый инстинкт: ведь обрывки ленты еще болтались на проволоке, правда, вяло, бессмысленно ожидая чего-то, как все в этот вечер.
В этот раз Лутра спустился по реке ниже, чем обычно, но так ничего и не поймал. Вся добыча словно заранее спряталась от него, даже до преследования ее дело не дошло. Наконец он повернул обратно и, проблуждав еще некоторое время, поймал кефаль, но у нее только плавники большие, а сама она маленькая. Проглотив ее на ходу, Лутра почувствовал лишь еще больший голод. В упорных поисках рыбы он и не заметил, как снова приблизился к маленьким озеркам и на этот раз впервые с другой стороны, снизу. Плотина здесь поворачивала от реки, озера начинались выше, но зато не извивались запрещающие черные змеи, и в воздухе не чувствовалось ничего, кроме остывшего запаха дыма.
Голод подгонял Лутру, и свойственная ему осторожность почти заглохла. Не спеша выполз он на лед, оттуда — на плотину. Он видел неподвижные ленты, туманные окна дома, проруби во льду, но все это ни о чем ему не говорило. Воздух, тяжелый как свинец, застыл в неподвижности, и ничего в нем не казалось угрожающим.
Нельзя сказать, что Лутра не ощущал никакой опасности, но она была смутной, такой, как обычно вблизи человеческого жилья, и ее местонахождение и направление оставались неясными.
Сперва он крался в тени по тропке, но, заслышав справа плеск воды, выполз на снег.
И тогда в шалаше беспокойно завозилась Рыжуха.
—Там, там, — дергалась она. — Ой, какая большая! Ферко ничего не видел, но когда приставил к глазам
бинокль, чуть не выронил его. Теперь и его затрясло. Сердце его взволнованно забилось, и когда Лутра во всю свою огромную длину растянулся на снегу, он нацелил на него свое ружье.
«Чуть далековато, — шевельнулась в голове у Ферко нерешительная мысль, — но дробь в ружье крупная».
Через несколько бесконечно долгих секунд прогремел выстрел. И снова наступила тишина.
Выдра упала на спину и так и осталась.
Ферко затопила теплая волна какого-то расслабляющего счастья.
—Попал, Рыжуха, попал!
Бросив все в шалаше, он выскочил наружу.
—Рыжуха, назад! — хрипло крикнул он и с ружьем в руках помчался к зверю.
«Выдра, видно, совсем потонула в снегу», — подумал он и припустился во весь дух, чтобы поскорей рассмотреть это редкое животное, но когда подбежал ближе, точно чья-то ледяная рука сдавила ему грудь.
Он замедлил шаг и шел все медленней, точно на плечи ему легли горы сомнения, а потом, не веря собственным глазам, остановился.
Выдры нигде не было.
«Быть не может! — не желал он мириться с потерей.— Быть этого не может! Я же видел, как она повалилась, сам видел».
Ферко готов был позорно расплакаться, — ведь трезвый голос говорил ему, что в поверженную выдру следовало бы выстрелить еще раз: от первого выстрела она тут же растянулась, значит у нее поврежден, парализован позвоночник, но иногда этот паралич длится лишь несколько минут.
У Петера Ужарди уже горела лампа. Он проснулся от выстрела и ждал Ферко, а тот, мрачный, едва волоча ноги, вошел в комнату.
— Ушла? — взглянул на него старик.
— Да, — прошептал незадачливый охотник.
Рядом с ним, сокрушенно уставясь в пол, как самый близкий друг, свидетельница происшедшей трагедии, стояла Рыжуха.
— Я выстрелил, она, точно молния ее поразила, упала на спину и вроде бы больше не шевелилась. Но когда я подошел, ее уже и след простыл; как-то, видно, добрела до воды.
