произнес:
— И далеко и близко. Рот исчез, словно его никогда и но было, и Жоан Смельчак снопа повторил свой вопрос, ни к кому не обращаясь:
— Хотел бы я знать, далеко ли еще до стены?
Другой рот, на этот раз огромный и кроваво–красный, обозначился теперь на потолке и, приоткрыв мясистые губы, проревел:
— И далеко и близко!
Одновременно, вероятно для того, чтобы наказать его за неуместное любопытство, вновь появились две металлические руки. Они нажали невидимую кнопку и катапультировали Жоана вместе с его креслом. При взлете кресло раскрылось, как парашют, и сотни птичьих крыльев зашуршали в золотистом утреннем небе.
Вот таким способом Жоан Смельчак мягко опустился на поросшую зеленой травой лужайку Великого Королевства Кое–Чего. От края до края раскинулись фруктовые сады, и одни деревья были в цвету, а другие гнулись к земле обремененные спелыми плодами. Жоан освежил лицо в первом попавшемся ручейке, который журчал среди камней, и пустился в путь. Много часов прошагал он под голубым небом, минуя безлюдные, будто вымершие деревни, и так и не встретил ни одной живой души.
Постепенно пейзаж стал изменяться: сочную зелень сменили ползучие растения, мхи и лишайники, лепившиеся к валунам; но и здесь людей не было, и из живых существ Жоан заметил лишь ящериц, которые быстро ползли среди камней в поисках убежища. Местность была такой пустынной и необитаемой, что Жоан Смельчак невольно подумал: а не изгнаны ли по каким–то причинам жители этих мест?
Только на склоне дня он увидел в лесу на обочине дороги мрачного и хмурого человека, который отдыхал, сидя на стволе упавшего дерева.
— Подойди сюда, не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю, — с покровительственным видом сказал он Жоану.
— А с какой стати я должен тебя бояться? — возмутился Жоан, которого вывел из себя самоуверенный тон незнакомца.
— Разве ты не знаешь, какой сегодня день?
— Знаю. Как будто воскресенье… — неуверенно протянул Жоан.
— То–то и оно что воскресенье. Неужели это ни о чем тебе не говорит? — спросил незнакомец.
— Послушай, я не волшебник, и обычаи вашей страны мне незнакомы— ведь я приезжий, — сказал Жоан. — А поэтому прошу тебя объяснить мне все толком.
— Ах, ты чужестранец?! Ну, тогда понятно, почему тебе неизвестны наши законы. — Поспешил оправдать его незнакомец.
Резкий порыв ветра всколыхнул кроны деревьев и заставил его умолкнуть: воспользовавшись короткой паузой, Жоан Смельчак перешел в наступление.
— А ты сам–то кто такой?
— Кто я? Разве ты не догадываешься? Не представляешь себе? Не знаешь?
— Честно говоря, нет.
Быть не может! Вдумайся хорошенько. Если путник часами бредет по дороге, не встречая никого из прохожих, и вдруг замечает человека, сидящего на стволе дерева, то кем, по–твоему, может быть этот субъект?
— Откуда мне знать! — Жоан Смельчак пожал плечами. Ему вовсе не хотелось тратить попусту время на разгадку этой не слишком завлекательной тайны; ведь рано или поздно все само собой выяснится.
— Я принц! Кем же мне еще быть, по–твоему, как не принцем? — воскликнул незнакомец с наигранной бодростью человека, вынужденного растолковывать общеизвестные истины.
— Ты принц?
— Конечно, принц, неизбежный принц. Да, я, принц, сегодня утром отправился на охоту, но мне надоело гоняться за оленями и зайцами, и я отпустил моего скакуна— пусть себе пощиплет траву, — а сам уселся на обочине, чтобы поразмыслить о делах государственной важности. Жоан Смельчак пристально взглянул на собеседника. Несомненно, перед ним и в самом деле сидел принц. Ведь во всех сказках герои этого звания одеты точно так же: неизменная шапочка с пером, зеленые бархатные панталоны, шелковые чулки, туфли с серебряными пряжками, короткий плащ, перчатки с кружевными манжетами, кинжал на поясе. Смущала лишь одна деталь: в отличие от очарованных или предназначенных для иных волшебных превращений принцев, как правило, элегантных блондинов, этот принц был на диво уродлив. Еще можно было кое–как смириться с его плоской, как блин, физиономией, но вдобавок природа наградила его длиннейшими ослиными ушами.
— Я в восторге, что судьба свела меня с вашим высочеством, — приветствовал его Жоан, склонившись до земли в нижайшем поклоне, одновременно и почтительном и насмешливом. — Надеюсь, теперь вы объясните мне тайну воскресного дня…
— О, это сущие пустяки! Я имел в виду закон, запрещающий моим подданным выходить из дому по воскресеньям.
— Как! Ваше высочество! Вы заставляете их работать по воскресеньям и отдыхать в другие дни недели?!
— Нет. Что за глупости! Дело в том, что по воскресеньям я обычно езжу на охоту… И не хочу, не желаю, чтобы мои вассалы меня видели.
— Извините, ваше высочество, мне не совсем ясно, какие преимущества дает вам это правило… — признался Жоан Смельчак. — Ведь вы рискуете утратить популярность.
— Принц снисходительно улыбнулся— так обычно улыбаются люди, которые из вежливости выслушивают чужие советы, не собираясь им следовать и считая их для себя совершенно неприемлемыми.
— Возможно, ты и прав. Но послушай–ка сначала, что я тебе расскажу, а уж потом, не кривя душой, ты ответишь мне, мог ли я поступить иначе.
Охотник до всяких историй, Жоан Смельчак не стал дожидаться повторного приглашения. С легким полупоклоном он присел рядом с вислоухим высочеством, и в сумеречной мгле принц так начал свой рассказ:
— Ты, конечно, уже заметал, что я бесподобно красив.
— Как? — спросил Жоан с перекосившимся от изумления лицом.
— Да, я бесподобно красив. Кожа у меня белая, как свежий снег, нос почти греческий, безукоризненной формы, глаза— о, глаза! —в них вся лазурь небес, озаряющая своим сиянием мир (это слова одного из наших величайших поэтов!). Но главное мое достоинство— очаровательные, крохотные ушки, достойные Адониса. Что ты на меня так смотришь? По–твоему, я приукрасил свой портрет?
— О, ваше высочество! — только и смог пролепетать Жоан.
— Я этого не нахожу. Когда я любуюсь собой в зеркале, я прямо–таки впадаю в экстаз, меня ослепляет собственная красота. И по утрам я благодарю природу за то, что она сотворила меня таким прекрасным, таким совершенным и неотразимым.
Не находя в себе мужества, необходимого для того, чтобы рассеять заблуждения принца, Жоан Смельчак пробормотал:
— Но какое отношение… это имеет… к… к запрету… выходить по воскресеньям?..
— Самое непосредственное. Ты даже не представляешь себе, какие общественные беспорядки вызвала моя красота. Народ безумствовал. Заметив меня, женщины падали в обморок, изнемогая от восторга. Влюбленные девушки стайками устремлялись мне вслед — они называли меня богом и осыпали розами. Мое появление всегда сопровождалось яростными спорами: нередко эти дискуссии завершались дуэлями и кулачными боями. Возникали враждующие партии. Одни утверждали, что высшую гармонию выражают черты моего лица, другие восхищались олимпийской величавостью моей осанки. Эстеты в один голос твердили, что больше всего меня красит мой нос. А психологи превозносили подбородок, — именно подбородок, говорили они, свидетельствует о сверхчеловеческой силе моего характера. Их похвалы сходились только в одном, и факт этот неопровержим и не требует доказательств: все, без исключения все, считали, что мои уши — это верх совершенства, что равных ушей нет на свете.
— Бесспорно, — подтвердил Жоан Смельчак с язвительной усмешкой.
