влево. Бесполезный мобильник, который от удара развалился надвое, я швырнула в кусты.
Мое тяжелое дыхание заглушало все остальные звуки леса. Стоит ли звать на помощь? Нет, не стоит. Кто меня здесь услышит? Я лишь потрачу силы на крик, еще больше собью дыхание, что было мне совсем некстати.
Нельзя было оставаться на тропе. Лучше было свернуть в лес, где Нат не смог бы меня увидеть. Отбежав от тропы метров на двадцать, я оглянулась. Никого. Может быть, от удара он потерял сознание. Хорошо бы. Я убавила шаг, потому что лес стал гуще, моя юбка цеплялась за кусты. И мне не улыбалось угодить прямо к нему в объятия, чем я рисковала, двигаясь бестолково и напролом.
— Каро, — шептала я, — Каро, помоги мне!
Теперь-то я знала, кто убил ее и что она чувствовала перед смертью.
Пес поднял голову. Затем он с трудом встал, засеменил к двери и сел там.
— На место, старина, — ласково велел Хайнц Кальбах. — Это молодняк в лесу забавляется.
Но пес не послушался. Он наклонил голову набок и тявкнул.
— Выйди все-таки и посмотри, что там, — предложила Рита. — Странно он себя ведет.
Подумав, что пес у них без меры избалован, Хайнц Кальбах взял его на поводок и вышел.
Где она? Болела голова. Руки были в крови. Она чуть череп ему не пробила! Что ж, что бы теперь ни произошло, пусть пеняет на себя.
Он вернулся на тропу и огляделся. Они зашли довольно далеко, до дороги ей добираться не менее получаса. Он успеет перехватить ее. Немного поодаль что-то чернело в траве. Ее телефон — точнее, то, что от него осталось. Хорошо, теперь она не сможет никому позвонить.
Будучи уверенным, что Ютта никуда не денется, он даже не торопился, двигаясь медленной трусцой. Спортивный, сильный, злой.
И зоркий. Он сразу приметил крохотный обрывок черной ткани на ветке у тропы. Он снял его и потер в пальцах. Это от ее юбки. Недолго ей осталось.
Пес и вправду вел себя необычно: он тянул поводок, выл и рычал. Может быть, чуял дикую кошку поблизости или другое животное. Несмотря на то что схватки с лесными кошками заканчивались не в его пользу, он каждый раз снова готов был атаковать их.
— Давай, Руди, — сказал хозяин, — делай свои дела и пошли домой.
Руди поднял ногу. Хайнц Кальбах ждал его, глядя на свой дом. Спрятанный среди берез, поросший диким виноградом, дом напоминал сказочную избушку. Когда-то он принадлежал местному лесничему, после смерти которого был выставлен на продажу, и они его купили. Им нравилось это место на опушке леса и вдалеке от деревни. Хайнц Кальбах любил лес. В лесу он чувствовал себя в безопасности. Опасны могли быть только люди.
— Ты готов, Руди?
Пес не обращал на него внимания. Он утробно зарычал, потом стал с лаем гарцевать и рваться с поводка.
Мои босые ступни горели огнем, ноги болели, в боку ломило. Я пыталась дышать размеренно, чтобы экономить силы. Не останавливаться. Шорох листьев, треск сучков под ногами. Только не останавливаться. Я оглушительно сопела. А вдруг и он слышит? Где он вообще? Он может быть где угодно. Не оборачиваться. А вдруг он уже за спиной? Я оцепенела от ужаса. Ноги запутались в траве, я споткнулась.
— Каро, — в отчаянии взмолилась я, — Каро, помоги мне!
Я думала о ней, пока в голове не осталось ничего, кроме ее имени. Тогда я побежала.
Что случилось с собакой? Никогда он себя так не вел. Сколько бы Хайнц Кальбах ни дергал поводок, Руди не реагировал. Вот тебе и курс послушания.
Хайнц не хотел идти туда, куда тянул Руди. Если там дикая кошка, то она сбежит, едва они появятся.
— Руди! К ноге!
Он часто жалел, что они дали ему такое глупое имя, вместе с которым и команды звучали несерьезно.
Пес зарычал. Зарычал на хозяина! И продолжал рваться.
Гнев его остыл, став холодным и черным. Он шел за ней по лесу. Несмотря на боль и потрясение, он был способен рассуждать логически. Сначала он ее поймает. Затем накажет.
Рита Кальбах тоже вышла из дому. Как и муж, она уставилась в лес, но ничего особенного там не увидела.
— Отпусти его, Хайнц, — сказала она своим спокойным, рассудительным тоном, — пусть себе бежит.
Хайнц Кальбах не спорил. Он и сам собирался так сделать. Он наклонился и отстегнул поводок.
Рита тронула мужа за руку.
— Ну а мы подождем, ладно?
Он кивнул. Что еще им оставалось?
Вдруг я услышала что-то — как будто собака где-то залаяла. Я напрягла слух, надеясь сквозь свое сопение расслышать, где это. Да, собачий лай. И все ближе! Я побежала на этот лай. Если там собака, значит, и люди близко. Слезы хлынули из глаз, побежали по щекам, закапали с подбородка.
Этот кокер-спаниель был самой прекрасной из всех собак, когда-либо виденных мной. Он с лаем бросился ко мне, затем отскочил на несколько шагов и обернулся. «Он хочет, чтобы я бежала за ним», — догадалась я. Наверное, это Каро послала его ко мне указать путь.
Из леса выскочила собака, а за ней девушка. Она была босая, в разорванной блузке и юбке, с грязным заплаканным лицом.
— В дом, — задыхаясь и всхлипывая, пробормотала она и оглянулась через плечо.
Хайнц Кальбах с женой сразу все поняли. Они взяли ее под руки и повели в дом. Они почти несли ее, потому что ноги уже ее не держали.
Хайнц Кальбах запер входную дверь на засов, затем обошел дом, закрывая все окна, и лишь потом позвонил в полицию. Тем временем его жена усадила девушку на диван и закутала в шаль. Теперь она сидела возле нее, обтирая ей лицо влажной мочалкой.
— Посмотри на ее ноги, — сказала она, — живое мясо.
Девушка так горько и безутешно рыдала, что Рите даже не пришло в голову ее утешать.
Пес у двери зарычал. Девушка резко выпрямилась, прижала шаль к груди и в ужасе уставилась на дверь.
Она была там. Он это чувствовал.
Настороженно залаяла собака. Он тихо обошел вокруг дома, надеясь, что где-то есть открытое окно. Нет, все окна задраены. Крепость, а не дом. Что ему делать? Разбить стеклянную дверь, что ведет из патио в гостиную? Неизвестно, какая там собака, на слух не определить. Он огляделся, ища подходящее орудие.
Во дворе за оградой были гараж и маленький пруд с бордюром, сложенным из декоративного камня. Каждый камешек был величиной с небольшую дыню. Отлично.
Он снова обошел вокруг дома, вернулся во двор, размахнулся и швырнул камень в стекло. Затем он увидел собаку.
Натаниел усмехнулся. Старая шавка. Неопасная, но досадная помеха. Он занес руку.
