Ну что ей после такого скажешь?
— Стась, — ласково говорю, — ты не путай теплое с мягким. Пока мы в тылу, я, согласен, величина постоянная. Но через пару дней мне в бой, а бой — это явление мало предсказуемое. Я ведь который год воюю… по статистике мне Господь уже давно удачу в кредит отмеряет. Можно ведь и на первой же сотне метров подарочек в боеукладку словить — и что тогда?
— Вот именно поэтому, — спокойно отвечает малышка, — я и хочу быть рядом с тобой. В одной машине с тобой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Утро прохладное выдалось, можно даже сказать, холодное. Вдобавок туман — я уж заопасался, что из-за него начало атаки отложат. Густой, как молоко, в трех метрах уже ни видать ни черта, какой уж тут противник! Он, понятно, тоже нас не увидит, только и не сильно-то надо — сами с обрыва навернемся или ходовую об камни рассадим.
А потом солнце из-за горизонта выглянуло, окрасило все в мармеладные, то есть пастельные, оттенки и сразу тепло стало. На душе, по крайней мере.
Снял я наушники, на башню вылез, сел, закурил, огляделся — красиво… словами не передать. Солнце туман к земле прибило, и теперь он, как море в штиль, нежно-розовое. Только панцерные башни из него островами торчат, и гребень впереди золотится.
Идиллия. Даже не верится, что вот-вот оттикают стрелки и разнесет всю эту господню благодать пушечно-ракетным залпом вдребезги пополам. А следом мы сквозь догорающие обломки двинемся убивать и умирать!
Прав Вольф: чего-то я засентиментальничал последнее время. Или обрусел. Уже ловил себя пару раз — думать по-русски начинаю, то есть мысленно — на русском. С ремонтником, опять же, позавчера разговаривал — тоже начал русские словечки в речь ввертывать, причем не только матерные.
И вот сейчас гляжу на эту красоту пастельную и тянет меня на ностальгию пополам с философствованием.
Помню, за два года до войны меня дядя двоюродный, Петер Роллер, на лето курьером пристроил в Эссене — сам он там клерком работал. Жил я, соответственно, у него, спал на диванчике в гостиной и каждое утро, просыпаясь, любовался шикарнейшим рассветом. Дом был новый, выше всех в квартале; так что вид был во все окно: розово-алое море, и на самом горизонте могучие колонны дыма из труб, точь-в- точь будто вулканы на рисунке в учебнике.
Если бы не война, он меня, может, и на нормальную работу к себе взял бы. Да и вообще… у нас с мамой ведь других близких родственников, считай, и не было —вот ей «черное извещение» и прислали: «Пал смертью героя…» Ну какой, спрашивается, смертью героя мог штабс-вахмистр из батальона связи пасть? Накрыло бомбежкой или обстрелом…
Еще — мог бы в колонии податься. После школы — вполне. И был бы, как англичане говорят, белым сахибом, может быть, даже и при авто… ну, мотоцикл точно б полагался. Понятно, что там, в колониях, тоже не все сплошь праздник да сахар — малярия, дикари, но зато перспектива…
Атак…
И кому оно только было надо — все рушить? Жили-то ведь неплохо. Раз в месяц на рыбную ярмарку в Голландию катались… к морю, опять же.
Социал-интернационалисты говорят — богачам! Капиталистам там всяким, банкирам, аристократам опять же. А зачем? Будто они без войны плохо жили? А война для них тоже не сахар… Понятно, что простые продукты они не по карточкам получали, а вот всякие деликатесы из колоний, которые раньше чуть ли не в каждой лавке лежали… бананы там всякие, ананасы с киви. Первый год еще через Швецию, говорят, что-то шло, потом бритты блокаду ужесточили, ну а после ребята Херзинга жирный крест на всяческой торговле поставили. В нашем экипаже у радиста, Карла Вальтера, брат подводником был, и раз у них отпуска совпали. Карл потом рассказывал, какие, к свиньям собачьим, досмотры, нейтралы. У них там все просто было: засекли гидрофонами или эхо-камерой надводную цель, пальнули акустической, а что за цель — военный корабль, торгаш или даже госпиталь плавучий, это пусть Посейдон разбирается. Кто по-другому воевал, тех самих быстро на дно спровадили: поисковых групп в Атлантике у бриттов шастало, что блох по дворняге. Плюс дирижабли и бомберы дальней морской разведки, все при радарах. Чуть рубку из-под воды высунул — через пять минут получай привет с небосклона. Вот и выходило, за сто дней автономки на поверхности были два раза по четыре часа, когда торпеды с «дойной коровы» принимали.
Опять же снаряды и бомбы, они штуки бесклассовые. Когда из «Большой Доры» начали Лондон обстреливать, первый снаряд куда угодил? Правильно, в банк. Восемь этажей пробил и ухнул в подвале, в этом… хранилище индивидуальных сейфов. Наши газеты потом фотографии перепечатывали, две рядом — целое еще здание и аккуратная такая груда камней, что от него осталась. Ну и потом, при следующих обстрелах… контактный взрыватель, он механизм чуткий, но тупой, ему что Вестминстерский дворец, что трущобы Сохо, без разницы. Куда баллистическая кривая выведет, там и рванет. Это вам не Первая мировая, когда все еще почти цивилизованно было — солдаты в окопах воюют, а в тыл разве что раз в месяц одиночный «цеппелин» залетит, вывалит десяток-другой фугасок, и снова спокойно можно кофе со сливками по утрам прихлебывать. Нет уж… в этой войне если чего и прилетит… вроде 7-й эскадры… После таких «гостей» только руины на месте города разбирать, и то дня через три, когда все замедлители отгикают.
Так что не думаю я, что этим… «правящим классам» так уж выгодно это было — войну устраивать. А вот кому выгодно — не знаю.
В башне зашуршало, зашебуршило — повернулся, смотрю, Стаська вылезает. Выпрямилась, потянулась сладко так, зевнула, ну чисто кошка, села рядом на край лобового окна, облизнулась навстречу солнцу и зажмурилась.
— Ну вот, — усмехнулся я, — ты еще замурлыкай!
— Мур-р?
Не выдержал — протянул руку и начал ее за ушком нежно так почесывать. А она в ответ голову наклонила — и щекой!
— Мур-р! Мур-мяу! Мыр-р-р! М-мя! — Тот еще, думаю, «Котенок-1» у меня.
— Киса, — шепчу, — чудо ты пушистое. Я тебе что вчера насчет формы говорил?
— Что она мне очень к лицу.
— Убрать косы под головной убор я тебе говорил! А они у тебя как болтались ниже плеч, так и продолжают…
— Ай! Эрик! Перестань!
— Не «ай», если в бою зацепишься, так и будешь отцеплять, пока укладка не сдетонирует?
Подействовало. Сразу задумчивое личико изобразила, смутилась.
— Извини, я пыталась их сегодня уложить, и не получилось. Шапка спадает. Она у меня и так на размер больше, чем нужно.
— Это не шапка. Шапку ты на кукол можешь надевать, а это, — снял с нее, — кепи с наушниками, утверждено Его Императорским Величеством Кайзером Генрихом Первым как единый полевой головной убор для всех родов войск. Что же до размеров — в армии, запомни, есть только два размера: слишком большой и слишком маленький.
Помялся чуть… ладно, думаю, все равно судьбу не обманешь. Стянул берет, выбил об колено и ей протянул.
— Вот, примерь. По идее, в него и не такую гриву упаковать можно.
— Ой, — растерянно улыбнулась Стаська. — Спасибо, Эрик. Я раньше часто береты носила… шли они мне.
— Тебе все идет… принцесса.
— Махнуться затеяли? — Михеев из люка своего высунулся. — Правильно, хорошее дело. Надо бы и нам с тобой, командир, перед первым совместным боем чем-нибудь эдаким махнуться! Если, — добавил посерьезнев, — вы, господин фельдлейтенант, не против.
— Не против, — кивнул я, — только чем? Зажигалкой самодельной и пачкой полупустой — несолидно, а больше у меня своего и нет ничего, все — табельное имущество. Раньше еще часы собственные были — дешевые «Вокка», я их, главным образом, за «фамильное» сходство взял. Но как раз вчера вечером мне под
