— Мне они не понадобятся, — ответила Палома.
В ответ Анна крепко обняла ее.
— Боже, какое это счастье — быть молодой и иметь здоровый сон! Но таблетки я оставлю на всякий случай. Так мы договорились? Сейчас я позвоню в отель и сообщу мужу об изменившихся планах.
Но служащий отеля не передал Джону сообщения, и тот к вечеру приехал домой, где в его кровати, приняв снотворное, так как постель тайно любимого человека слишком волновала ее, с невинностью ребенка спала Палома. Она не слышала, как кто-то вошел, разделся, и очнулась только в объятиях Джона — он принял ее за Анну. Но было слишком поздно, она уже не помнила себя…
Палома и теперь не могла рассказать ему всего. После того, что случилось, она пыталась все объяснить, но он отказывался верить, виня девочку в том, что она присвоила себе нечто, принадлежащее подруге. Он заставил Палому уехать обратно к матери, которая не очень-то хотела ее видеть. С самого рождения она невзлюбила дочь за то, что муж бросил ее, когда узнал, что у нее будет ребенок.
— Ты поздно принесла ей цветы, — жестко произнес Джон. — Ты отплатила ей предательством.
Эти слова острыми стрелами вонзились в душу Паломы, лишив ее самообладания. Ужаснувшись, она отпрянула назад, потом так же жестко, как и он, произнесла:
— Впрочем, как и ты!
— Да, ты права. Не утруждайся, доказывая мою вину. Все это время я ощущаю ее, и это чувство рвет мою душу на части.
— Но ты же не виноват, что принял меня за Анну, — справедливости ради проговорила Палома. В ту ночь он обнимал свою жену, и она отзывалась на его ласки, то яростные, то нежные…
— Мне нет прощения, — заключил Джон.
На это нечего было ответить. Больше всего Палому терзало то, что ее никто не принуждал. Она могла ударить, оттолкнуть Джона, закричать, как-нибудь показать, что она не Анна. Но не полностью проснувшись, она была лишена воли, и ее сонное тело уступило умелым ласкам.
Неожиданно Джон сказал:
— Ты сможешь увидеть детей.
Палома повернулась к нему, но не успела ничего ответить, потому что Джон продолжил:
— При одном условии: если ты подпишешь обещание не говорить им, кто ты такая, и не претендовать на них.
Пока женщина раздумывала, Джон решительно произнес:
— Не подпишешь — не увидишь детей.
Палома поняла тревогу отца и покорно кивнула.
— Да, я согласна.
— Ну, хорошо. Сегодня в четыре часа тебя ждут в адвокатской конторе.
2
Ровно в четыре часа пополудни, как было договорено, Палома была в адвокатской конторе. За час до этого она связалась с экспертом по вопросам семьи в Окленде, который предостерег ее от подписывания каких бы то ни было документов, уменьшающих ее шансы на общение с детьми. Адвокат настаивал, чтобы все предложенные ей документы Палома посылала ему для тщательного изучения. Но она все же решила уступить Джону. Она не собиралась увозить девочек из их родного дома, ей необходимо было лишь убедиться воочию, что они счастливы.
Возможно, Джон переменит свое мнение о ней и позволит навещать дочерей. И хотя его представление о ее жизни ранило ей душу, нужно было признать, что он имел на то основания. В колонках светской хроники не раз публиковались материалы о ней и ее предполагаемых любовниках.
Паломе предложили краткий и четко сформулированный документ, в котором она обязывалась не раскрывать своей тайны девочкам и не притязать на них.
Условия показались ей приемлемыми, она подписала бумагу и, не обращая внимания на порицающий взгляд старого адвоката, грациозно поднялась на ноги. Адвокат строго обратился к ней:
— Я настоятельно советую вам подумать о благополучии этих детей, мисс Далтон.
Она ответила ему ледяным взглядом. Этот человек раньше иногда приезжал в поместье Патерсонов, и тогда он казался ей даже старше, чем теперь. Их поверхностное знакомство в прошлом не давало ему права воображать, что он может наставлять ее в жизни. Ему и всем остальным, кто знал Палому подростком, когда она приезжала погостить к своей радушной кузине, пора было бы понять, что она уже выросла.
— Кажется, это мое дело. До свидания, — холодно произнесла она и прошла через комнату к выходу, не обращая внимания на возмущенное перешептывание за спиной.
Палома уже подошла к двери, как вдруг раздался телефонный звонок. Перешагнув порог, она захлопнула за собой дверь, но снова открыла ее, так как услышала свое имя.
— Да? — равнодушно отозвалась она.
— Звонил Джон, — сообщил адвокат сухо и официально. — Он хочет вас видеть в «Голубином холме» прямо сейчас.
Ее брови удивленно поднялись.
— Спасибо.
И когда она снова направилась к выходу, то услышала:
— Послушайте совет старика, Палома. Джон может быть безжалостным, особенно когда дело касается детей. Только благодаря им он не сошел с ума, когда умерла Анна. Он очень дорожит ими.
Тень улыбки пробежала по ее лицу.
— Спасибо за участие, — вежливо поблагодарила она и вышла.
С хорошими или дурными намерениями обратился к ней старик-адвокат, Палома так и не поняла, но решила держаться с ним на расстоянии. Что же касается советов, то в них она не нуждалась. Палома знала о Джоне Патерсоне все. И даже то, что он был исключительным любовником.
Во-первых, Анна, а во-вторых, сама жизнь научили ее защищать себя и отстаивать то, во что верила. А сейчас она больше всего стремилась увидеть своих детей.
Что означает этот внезапный вызов на станцию? Может быть, девочки уже там? Палома села в машину, завела мотор и поехала, старательно придерживаясь левой стороны.
Как и в прошлый раз, Джон встретил ее в дверях. Его угловатое лицо было непроницаемым.
— Они в гостиной, — произнес Джон.
То, чего она непрерывно жаждала на протяжении последних десяти лет, должно было сейчас произойти, но внезапно Палома почувствовала, что не может пошевелиться. Вместо того, чтобы поспешить в дом, она, замерев, уставилась на Джона, как будто впервые видела перед собой этого человека. Она побледнела. Перед глазами все поплыло, пол закачался.
— Палома! — только и успел воскликнуть Джон.
Он подхватил ее на руки, дрожащую и обессилевшую, и перенес через холл в другую комнату, где опустил на софу и приказал:
— Лежи. Сейчас я принесу бренди.
Палома на минутку закрыла глаза. Но вдруг, услышав рядом шепот, подняла тяжелые веки и увидела перед собой двух девочек.
Она всегда знала, что девочки отличались друг от друга, но не подозревала, что они такие разные. Одна из них была худенькая, гибкая, длинноногая, лицом и фигурой походившая на мать. Другая — маленькая и пухленькая. И Паломе, пытавшейся ее охарактеризовать, невольно пришло на ум определение — милая. Девочка удивленно хлопала глазами, на губах играла открытая, светлая улыбка. Казалось, весь ее облик выражал радость, жизнелюбие и непоседливость, в противоположность грустной задумчивости ее сестры. У высокой девочки глаза были голубые, а у пухленькой — Палома была потрясена — зеленые, точно такие, как у нее. Волосы же у обеих были совершенно рыжие, только у худенькой они доходили до плеч, а у другой обрамляли лицо ореолом мелких кудряшек.
— Привет, — поздоровалась Палома, улыбаясь. Ее сердце сильно билось, дыхание было неровным. В
