— Скажи, где этот бар. Я встречу тебя там.
— Non. — Он наклонился и поцеловал меня в шею, затем в ухо, невзирая на то, что я спешила. Галстук Марка шлепал мне по лбу и щекотал нос. — Ты потеряешься. А это будет очень печально, особенно в твой день рождения. Je te retrouve en haut de l'escalier, aux halles, a la sortie, в семь.
Я кивнула ему и, глядя в зеркало, сложила свои накрашенные губы, словно гейша. Значит, перед эскалаторами, у выхода.
Подойдя к двери, Марк повернулся ко мне, улыбаясь. На нем была голубая рубашка, цвета его глаз, цвета летнего неба, цвета моего мира.
— Эта помада не подойдет к твоему foulard!
— К шарфу? — переспросила я. — К какому шарфу?
Но Марк уже улизнул. Я заметила шарф в зеркале. Это был словно взрыв цвета, будто бы луч солнца ярко осветил комнату. Я повернулась и увидела этот шарф. Он лежал, разложенный на нашей незастеленной кровати, на мятой простыни и разбросанных подушках. Ярко-оранжевый шарф, изысканно яркий, словно взятый с натюрморта Сезанна «Яблоки и апельсины».
Семь часов вечера, и я впервые пришла вовремя. В конце концов, сегодня же мой день рождения.
Я вышла из метро и стояла внизу, у эскалаторов, как мне велел Марк. Я желала, чтобы он поскорее пришел. На мне было черное платье и подаренный им великолепный шарф, так что без сомнений можно было сказать, что именинница ждет своего любимого. Бетти во время обеденного перерыва выбрала для меня яркую ржаво-красную помаду из «Прентан». «Это тебе подарок, дорогая, — манерно проговорила она. — Чтобы подошла к твоей ковбойской шали».
На часах уже семь тридцать, а я продолжала стоять в ожидании Марка, разочарованная, что из всех вечеров он выбрал именно этот, чтобы опоздать. Я смотрела по сторонам с растущей тревогой и лишь плотнее закуталась в шарф, когда группа парней прокричала мне: «Viens avec nous, cherie! Il ne vient pas! Пошли с нами, дорогуша! Он не придет!»
Не совсем приятное место для встречи. «Лизол» представляет собой огромный подземный лабиринт, с десятками магазинчиков, кинозалов и баров, собранных в одном месте, и куда можно нырнуть сразу из метро. Длинные крутые эскалаторы связывают несколько этажей и ведут на поверхность из разных углов торгового центра. Сотни людей поднимаются и спускаются по ним, спокойно взирая друг на друга. Это далеко не идеальное место для встречи, учитывая огромные размеры и запутанную структуру центра. Да и эра мобильных телефонов еще не наступила. Может быть, я неправильно поняла Марка? Но нет, он велел мне ждать его у выхода, внизу у эскалаторов. И я торчу здесь уже полтора часа. В восемь сорок я, конечно, проехала пару раз вверх и вниз по эскалаторам и даже побывала у других выходов. Но Марка нигде не было.
Наконец, через два часа, когда моя помада стерлась и мне настолько осточертели знаки внимания от мужчин, проходящих мимо, что я готова была застрелить каждого, кто еще хоть что-то скажет в мой адрес, я сдалась.
Распахнув входную дверь так, что она с грохотом ударилась о стену и оставила след, я услышала, что снова зазвонил телефон. Я слышала телефонную трель, еще когда только поднималась на третий этаж и шла по коридору. Но мне было так себя жалко, что я вообще не собиралась брать трубку. Пусть Марк помучается. Абсолютно точно — он совершенно забыл обо мне.
Но как только я услышала его на другом конце трубки, как он, стараясь перекрыть шум веселой вечеринки, громко произнес: «Энни, где ты была?», мне все стало ясно.
— Ждала тебя там, где ты сказал — внизу у эскалаторов, на выходе из метро!
— Non! — Марку пришлось закричать, чтобы заглушить голоса, запевшие «Bon Anniversaire». Энни! Я велел тебе стоять наверху у эскалаторов, en haut. На выходе из «Лез Оллс», Энни!
Наконец до меня дошло. Я перепутала слова en haut — наверху и en bas — внизу. Так же как я всегда путала а droite и a gauche. Направо и налево. Даже на английском я путала их и по этой причине никогда не могла разобраться в карте. По этой же причине я пропустила свою собственную праздничную вечеринку.
— Ну и простофиля же ты, Энни Макинтайр! — услышала я голос Бетти на фоне смеха и музыки.
Ну и как же мы могли сердиться друг на друга? Тогда это были всего лишь небольшие размолвки, которые заканчивались поцелуем.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда мы жили в Лерма, я, бывало, часто стояла у окна в затемненной комнате Чарли, пока он спал. Только так, украдкой, я могла подолгу смотреть на нашего сына, когда он не сопротивлялся, не напускал на себя угрюмый вид «крутого парня», что было пугающим продвижением к отрочеству. Во сне его лицо казалось таким же прекрасным, как в то время, когда он был малышом.
Из окна его комнаты я смотрела на небо, усеянное сотнями звезд. В безоблачные ночи в Лерма я всегда могла видеть звезды, а иногда и яркий диск луны.
В Сиднее, когда Чарли был еще маленьким, он всегда просыпался среди ночи, пронзая своими криками тишину. Прибежав в детскую, мы находили его стоящим в темноте на своей кроватке. Чарли был весь в поту, он дрожал, сжимая ручонками перила, а его лицо было мокрым от слез.
— Что случилось, Чарли? Тебе приснился страшный сон?
Но он не мог рассказать нам, что за ужасный зверь так его напугал. Мы только видели страх в его глазах, широко открытых, словно подернутых пеленой. Я брала на руки безутешного малыша, все страхи которого, словно открытая рана, были на виду, а не упрятаны за хмурым взглядом. Держа Чарли на руках, я чувствовала тепло и влажность его тела, его сладкий младенческий запах. Я отдергивала штору на окне его комнаты. Показывая на пурпурно-серое небо, я шептала ему на ушко: «Чарли, ты видишь луну? Видишь, где она?»
Сначала он не слышал меня из-за своего крика, из-за пелены кошмара, еще не полностью развеявшейся. Но потом внезапно Чарли успокаивался, легкая дрожь пробегала по телу, когда он поднимал глаза на небо. Его палец поднимался вверх вслед за моим, указывая на загадочный, серебристо-белый круг. Все его страхи немедленно забывались, унесенные прочь этим волшебным шаром.
Но сегодня ночью здесь, в Париже, из окна моей старой спальни я не видела ничего. На небе не было серебристо-белого шара, который бы развеял мои страхи и унял слезы. И в соседней спальне не было Чарли.
Ничего не было!
Бетти дома тоже не было. И я не знала, где она. Но потом я вспомнила… У нее ведь был любовник.
Наверное, ее роман завязался в то время, когда я встречалась с Карло или с Марком. Я не могла вспомнить. У нас с Бетти всегда были близкие отношения, но почему-то именно этот роман она хранила в строжайшей тайне. Мы жили вместе в маленькой двухкомнатной квартире, но я никогда не встречала ее мужчину, ни разу. В отличие от Марка ее любовник никогда не приходил к нам. Иногда Бетти исчезала на час или больше, но никогда она не уходила на всю ночь. И она всегда отказывалась говорить на эту тему, несмотря на все мои расспросы и шутки типа: «Скажите-ка, юная леди, где вы пропадали прошлой ночью? Снова с ним?»
Ну почему, почему именно сейчас она со своим загадочным мужчиной. Мне так хотелось, чтобы сейчас она была дома со мной, моя старая подруга, старушка Бетти, женщина, которой я могла поведать обо всех моих горестях и посмеяться над нашими парнями, нашими мужчинами. Она бы сразу объяснила, что надо делать.
— Энни, — сказала бы она, — это знамение.
Для Бетти все было знамениями. Когда родился Чарли, она позвонила мне. «Энни, я тут подумала, — сказала она, — что эта шишка у него на голове означает, — знак ума». Я засмеялась: «Нет, Бетти, это просто знак того, что он слегка травмировал голову, когда старался пролезть наружу». — И позже, когда
