трудом можно было различить длинную тыквоподобную голову и сверкающие глаза. Руки заключенного перебирали четки.
Через некоторое время он заговорил на фарси:
— Ты, парень, откуда? За что попал сюда?
Мирза с почтением поздоровался. Затем ответил:
— Я и сам не знаю, за что, ага.
— Ты откуда?
— Из священного Мешхеда.
— Что делаешь в этих краях?
— Навещал друзей веры. А в Буджнурд приехал к Мухаммед Ахуну.
— Я думал, ты из Советов.
— С какой стати?
— Да потому что здесь, вблизи границы, в зиндане обычно держат перебежчиков.
— А вы по какой причине здесь?
— Меня зовут Нажаф Тарьяки. Всю жизнь занимаюсь торговлей тарьяком[20]. Раньше удавалось добираться до Ашхабада, до Мерва и там продавать товар. Сейчас пройти через границу очень трудно. Хотел связаться с буджнурдскими туркменами, чтобы они переправили на ту сторону тарьяк, но попался. Теперь приходится терпеть эти муки. А ты?
— Я же говорю, сам не знаю, за что. Видимо, какое-нибудь недоразумение или ошибка.
— Нет, в государстве нашего шахиншаха, где господствует вера и справедливость, недоразумений не бывает. Ты не скрывай, говори все как есть. Вот так, как я рассказал о себе. Да смилостивится всевышний, все уладится.
— Я и не сомневаюсь, что люди шахиншаха справедливы.
— Вот и не губи свою молодую жизнь. Я стар, меня еще могут пожалеть, а тебя, боюсь, как бы не стали пытать.
— От судьбы не уйдешь, — пожал плечами Мирза. Он уже понял, что имеет дело с подсадной уткой — провокатором. И с видом полного смирения продолжал: — Обманывать — язык не повернется. Буду надеяться на милосердие господина сарханга. Что может сделать простой смертный перед начертаниями всевышнего?
Как ни старался мнимый тарьякеш, ему не удалось поймать на слове своего собеседника. Два дня пытался он вытянуть у Мирзы что-либо подозрительное, но не мог. На третий день тюремщики увели Нажаф Тарьяки. Теперь он не ковылял, с трудом перебирая ноги, а довольно бодро вышел из камеры.
Убедившись в своих догадках, Мирза задумался над тем, каковы могут быть последствия этого «визита», и пришел к выводу:
«Кажется, яд этой полуживой змеи совершенно безвреден».
Прошло томительных четверо суток. На пятые Мирзу вызвал к себе начальник тюрьмы:
— Ты Фархад Али Заде?
— Да, господин.
— Благодари аллаха. Даруем тебе свободу. Господин сарханг Исмаил — ближайший друг Кульджана Ишана, а тот поручился за тебя. Отсюда отправишься прямо к муфтию… Передай от нас привет!
Сейчас Мирза понял, как верны были слова Садретдинхана, сказанные перед отъездом: «Если кто будет расспрашивать, тебе достаточно сказать, что ты человек такого-то муфтия». Это был своего рода пароль.
По-видимому, Мирза прошел еще одну проверку, на этот раз весьма грубую.
Что ж! Кажется, муфтий может быть спокоен!
Вернувшись в Мешхед и рассказав обо всем Садретдинхану, Мирза почувствовал, что муфтий доволен его поездкой.
— Очень рад, что вы познакомились со многими нашими друзьями и благополучно возвратились… — Муфтий положил руку на плечо своего секретаря и притворно вздохнул. — Только жаль, что вам так и не удалось добыть тазкиру…
РУКОПИСЬ
Нет! Как наемника венцом ни озари —
Холопом будет он, хоть выскочил в цари.
В последние дни муфтий почти не выходил из своей худжры.
«Что произошло? Отчего он стал уединяться после молитвы», — недоумевали прихожане.
Один лишь Мирза знал о новой жизни имама и старался не показываться своему господину на глаза: пусть работает.
Сегодня секретарь муфтия поздно возвратился с улицы Поян-хиабан. Войдя в свою худжру, он растянулся на кровати и, как всегда, стал мысленно подводить итоги событий последних дней.
«Вероятно, муфтий завершает свою книгу. Дней пять тому назад он сам говорил об этом… — думал Мирза. — Нет ничего удивительного, что старик, с его дьявольской работоспособностью, уже написал ее».
Поднявшись с кровати, он сделал несколько неслышных шагов и подошел к соседней худжре. Вокруг стояла плотная темнота. Только в окошках худжры имама слабо мигал огонек, и было заметно, как там на стене временами шевелилась тень.
Мирза осторожно постучал. Муфтий подошел к двери.
— Милости прошу, я и сам хотел вас увидеть, проходите! — сказал он озабоченно и нетерпеливо.
На письменном столе лежали обрывки бумаги, исписанные листы. В полумраке муфтий выглядел восковым, Вскинув очки на лоб, он обрадованно потер руки.
— Вы явились вовремя. Я завершаю свою книгу. Будьте добры присесть рядом, через минуту я буду к вашим услугам.
Мирза украдкой заглянул в рукопись через голову муфтия. Тот дописывал последние строки:
«С благословения всевышнего книга завершена 15 дня месяца Зульхиджа 1351 года»[21].
Муфтий начал собирать листы. На первой странице крупными изогнутыми, словно лапы саранчи, арабскими буквами было написано: «История нашей национальной борьбы».
— Добро пожаловать! Ваш покорный слуга закончил наконец труд, который столь долго вынашивал. Сначала я писал его в одиночестве, потихоньку, но потом руководители стали поторапливать. Пришлось засесть основательно и усердно работать.
Он был в хорошем настроении. И Мирза решил не задавать вопросов. Возбужденное состояние старика свидетельствовало, что он сам сейчас о многом расскажет.
— В этот благословенный вечер, — несколько сентиментально продолжал муфтий, — вы, дорогой друг, соизволили удостоить присутствием мой одинокий уголок, как раз тогда, когда я завершил эту книгу. Так что ваш приход для меня вдвойне приятен.
Муфтий редко бывал таким веселым. Он еще раз взглянул, в порядке ли рукопись, собрал разбросанные тетради, листки, блокноты и сложил их в ящик письменного стола. Затем, протянул книгу Мирзе.
— Вот, — сказал он торжественно, — всего сто шестьдесят страниц, вручаю их вам. Хотя я полностью уверен в вашей осмотрительности, но должен предупредить: это совершенно секретно. Храните книгу, как
