драгоценностями типа в круглой кожаной шляпе. — Кому сказал, орочье отродье! Шевели копытами!
Тип в шляпе укатывается под стену. Десятник заносит ногу снова, на этот раз пинка удостаивается драгоценная россыпь. Рубины и изумруды, опалы и сапфиры — все это осыпает незадачливого наемника разноцветным сверкающим дождем.
Что-то, впрочем, сверкает и у моего сапога. Нагибаюсь — благо, в мою сторону никто не смотрит — и поднимаю крохотный медальончик в форме, разумеется, ракушки. Похож на серебряный, но оказывается неожиданно тяжелым… платина? Ладно, потом разберемся.
В коридоре пусто… если не считать тела в трех шагах от двери. Мальчишка лет пятнадцати, в блестящем васильковом кафтане, с застывшей навек улыбкой. Чуть поодаль, у стены, — поднос, стеклянные осколки средь багровых потеков.
Интересно, чему он так радовался? Найденной на лестнице бриллиантовой пуговице? Или задорной улыбке девчонки-горничной?
Коридор впереди вспыхивает. Магическое пламя жадно слизывает легкие занавесочки вдоль стены… инфор при этом показывает какую-то чушь — словно в огне пляшут несколько сот странных, похожих на ящериц крич… с температурой тела большей, чем у окружающего их пламени. Бред полнейший — но на всякий случай я выпускаю по этим огненным привидениям длинную очередь, которая, впрочем, не производит на них никакого впечатления.
— Сюды давай! — орет десятник, налегая плечом на дверь справа. — Навались! На раз-два..
Дверь падает вместе с десятником, и, прежде чем он успевает подняться, по нему успевают прогреметь сапогами минимум четверо.
На обходной путь уходит три гранаты, но дело того стоит — когда мы вываливаемся из дверей последней комнаты, то оказываемся как раз за спинами четверки защитников импровизированной баррикады из мебели и нескольких скульптур.
Только один из них успевает обернуться, прежде чем слитный треск винтовок наполняет воздух белыми росчерками, утыкающимися в спины. Золотые вьющиеся волосы, надменно-растерянный взгляд голубых миндалевидных глаз… эльф начинает поднимать короткий резной жезл, и в этот момент на нем скрещиваются сразу три трассы.
— Вперед!
Следующий коридор шире — и людей в нем больше. Семеро на удивление спокойно глядящих, как в их сторону начинают тянуться белые нити — и как эти нити гаснут, уткнувшись в невидимую преграду.
— Три тысячи дохлых демонов, — выдыхает десятник. — Барьер!
— Ч-ч-чт-т-то-о…
Прежде чем мой чип успевает справиться с голосовыми связками, один из наемников стреляет по Барьеру стенобойной гранатой. Мне, десятнику и еще троим при этом сравнительно везет — мы успеваем отступить за угол. Остальные кубарем катятся под стену.
— Барьер Ыыха, — десятник смачно сплевывает на сверкающий паркет. — От стрел всяческих… и всего другого тожить.
— П-п-пройти через него можно?
— Тока если телом продавиться. Дык, лер капитан….
Но я уже за углом. Шаг, второй, третий… где-то здесь гасли белые нити… ну да, вот ровная цепочка шариков, вдавленная взрывом в паркетины. Попробуем…
Ощущение такое, будто я пытаюсь продавиться сквозь пластилиновый брикет. Чертовски вязкая и упругая, но все же поддающаяся невидимая стена.
Семерка впереди глядит на мои попытки на удивление спокойно. Только когда моя голова внезапно проваливается вперед, в глазах ближайшего — высокого мужчины в синей мантии, с белыми, словно снег, волосами — вспыхивает изумление, и он делает шаг вперед. Слишком поздно — правая рука уже прошла сквозь преграду, и черный цилиндр ускорителя уже начал подниматься… вспышка, и в руке у беловолосого возникает длинный посох, наконечник которого, украшенный перламутровым шариком, с немыслимой скоростью обрушивается вниз. Боль в запястье и жалобный «бзинь», когда выбитая кинетичка ударяется об пол в точном соответствии с законом бутерброда — хрупкой оптикой.
Вторую винтовку я бросаю сам — она так и остается висеть в Барьере. Зато успеваю уйти от удара — и теперь к удивлению в глазах беловолосого примешивается растерянность. Мантия у него вдруг становится черной, и, похоже, для оставшейся шестерки гарнаркцев это превращение оказывается куда большей неожиданностью, чем для меня.
— Эйш дынне… Черный!
Следующий удар посоха заставляет паркетины взорваться фонтаном щепок — но успешный уход отзывается ноющей болью по всему телу. Предельный режим, и надолго меня не хватит!
Белоголовый отступает назад. Посох в его руках с шипением чертит туманные круги, словно невесомая тросточка.
— Землянин?
— Землянин, землянин, — бормочу я, тоскливо косясь на повисшую в воздухе винтовку. Руку протянуть… но на самом деле до нее не ближе, чем до «Кобры», болтающейся в ножнах на стене в рубке пепелаца.
Кажется, мне удалось удивить типа в черном еще раз. На миг он даже прекращает раскручивать свою циркулярную пилу, я бросаюсь вперед и с лету, словно муха в паутину, врезаюсь в очередной Барьер. Поправка — как муха в варенье, потому что Барьер стягивает меня со всех сторон.
— Ты зря пришел сюда, землянин, — забавно, но голос белоголового звучит почти сочувствующе. — Эта Игра не для тебя.
Он на миг оставляет посох в левой руке, а правой делает в мою сторону странный жест — указательный и средний палец вместе, словно детское «пиф-паф», когда под рукой нет игрушечного бластера. Интересно, что такой жест означает в Мирах — падай, ты убит?
— Может, — с надеждой предлагаю я, — обсудим эту проблему за чашечкой кофе?
Похоже, достоинства этого напитка неизвестны черному магу. Перламутровый шарик взмывает под потолок и начинает опускаться — точно на мой лоб, о чем сообщает заботливо выстроенная инфором траектория. Опускается он очень медленно — чип все еще «держит» режим предельной компрессии, но все мои судорожные рывки отыгрывают в лучшем случае миллиметр-другой. С тем же успехом можно пытаться вырваться из глыбы терабетона.
Обидно!
Правую ладонь внезапно наполняет холодная тяжесть. Даже не успев толком осознать этот факт, я вскидываю руку — и полоска сверкающей стали легким, почти небрежным касанием смахивает верхнюю треть посоха, словно головку с одуванчика. На лице белоголового начинает проступать изумление… но я уже изгибаюсь в немыслимом, с точки зрения обычной анатомии, выпаде, и «Кобра», вонзившись точно в левый глаз колдуна, на добрый дюйм высовывается из затылка… по крайней мере, именно в этом уверяет меня инфор.
Висевшую в Барьере винтовку мне удается подхватить лишь у самого пола. Барьер исчез в миг смерти поставившего его мага — и над моим плечом уже тянутся первые белые нити.
— Не-е-ет-т-т!
Чип с его параноидальными настройками все еще поддерживает предельный режим, и, чтобы извлечь из себя мало-мальски вразумительную фразу, мне приходится манипулировать опциями «вручную».
— Не стрелять. Взять. Живыми.
К тому моменту, когда мой приказ доходит до всех наемников, из шестерки гарнаркцев на ногах остаются лишь двое.
— Ну, лер капитан, — с искренним восхищением говорит десятник, подходя ко мне, — вы это… прямо Каммель-Молния. Как вы этого черного… раз — и все!
Знал бы ты, чего мне это стоило!
— И клинок у вас, лер капитан, знатный, — продолжает наемник. — Глянуть дозволите?
Я молча протягиваю ему шпагу эфесом вперед, но десятник отрицательно машет головой — забавно, но этот жест и в Мирах означает то же, что и на Земле — и, закинув винтовку за плечо, осторожно подставляет мозолистые ладони под лезвие.
— Эльфова работа, — благоговейно бормочет он. — А ковали его… ковали… — десятник, потешно
