оденется. Не просто в халат, а в нормальную одежду.
От долгого лежания в постели головная боль тоже не ослабнет, говорит он, а мама в качестве наказания молча потом страдает и таскает с собой по всему дому баночку с тигровым бальзамом, чтобы каждый видел, что ей приходится терпеть и как ей плохо.
Папа хлопает створками окон. Я слышу его голос: по крайней мере, когда твой сын приезжает домой…
Что отвечает мама, я не понимаю, но звучит это очень жалобно и плаксиво.
Он меня целовал, — говорю я тихо. Пауль смеется. Но я же тебя тоже целую, — говорит он и быстро целует меня. В щеку, в ухо и волосы. Не так, как дедушка, а по-правильному.
Так, как целуют того, кого ты действительно любишь.
Видишь, — говорит он, очень даже просто.
Потом спрыгивает с капота, как будто очень торопится и именно сейчас ему надо пойти в дом. Там, где он сидел, в металле осталась вмятина. Отпечаток его попы.
Пауль усмехается немного криво, как будто он сам не очень-то уверен в своих словах, и я усмехаюсь в ответ.
Очень даже просто.
Позади мае кто-то одним движением поднимает жалюзи, наверно, это папа.
Он говорит, что маме нужно наконец собраться с силами, это не годится, когда человек постоянно болен, и поэтому он открывает окна, извлекает маму из постели и тащит ее в ванную и ждет, пока она оденется. Не просто в халат, а в нормальную одежду.
От долгого лежания в постели головная боль тоже не ослабнет, говорит он, а мама в качестве наказания молча потом страдает и таскает с собой по всему дому баночку с тигровым бальзамом, чтобы каждый видел, что ей приходится терпеть и как ей плохо.
Папа хлопает створками окон. Я слышу его голос: по крайней мере, когда твой сын приезжает домой…
Что отвечает мама, я не понимаю, но звучит это очень жалобно и плаксиво.
Он меня целовал, — говорю я тихо. Пауль смеется. Но я же тебя тоже целую, — говорит он и быстро целует меня. В щеку, в ухо и волосы. Не так, как дедушка, а по-правильному.
Так, как целуют того, кого ты действительно любишь.
Видишь, — говорит он, очень даже просто.
Потом спрыгивает с капота, как будто очень торопится и именно сейчас ему надо пойти в дом. Там, где он сидел, в металле осталась вмятина. Отпечаток его попы.
Пауль усмехается немного криво, как будто он сам не очень-то уверен в своих словах, и я усмехаюсь в ответ.
Очень даже просто.
Я запираюсь в ванной комнате.
Не хочу обедать, не хочу больше говорить с Паулем. Я просто хочу быть одна.
Папа колотит в дверь и кричит: что ты там делаешь?!
Купаюсь, — отвечаю я, лежу в ванне.
Это, конечно, неправда, а папа кричит, что он живет в сумасшедшем доме, где одни посреди бела дня залезают в ванну, а другие круглые сутки валяются в постели. Это невыносимо, кричит он, но с ним можно так поступать. Подумала ли я о счетах за воду, ведь это ему придется их оплачивать, каждый день это бесконечное купанье, сколько можно, если я и дальше буду так продолжать, он ванну просто зацементирует.
Да-да, зацементирую! — кричит он.
Я зажимаю уши, пока не исчезают все звуки кроме легкого стука, но это не папа стучит в дверь, это мое сердце. Я сижу на корточках в пустой ванне и жду, когда папа уйдет. Я хочу быть уверена, что я одна.
Сегодня он сунул мне в руки несколько купюр, от дедушки, чтобы я снова к нему приходила и приносила поесть. Каждый день, пока ему не станет лучше, а деньги — компенсация за это. За поездку на велосипеде и за время, которое я провожу с ним во время каникул.
Дедушка тебе очень благодарен, 0 сказал папа и быстро погладил меня по голове.
Обычно он никогда так не делает.
Мама говорит, что просто он вот такой. Не умеет показать, что она нас любит, но это не означает, что он нас не любит. Он показывает это на свой лад, но другие обычно не сразу его понимают. Он зарабатывает деньги, чтобы мы могли позволить себе жить в отдельном доме и ездить отдыхать два раза в год. Чаще всего ей больше ничего не приходит в голову. Иногда она говорит, что он ругает меня только потому, что хочет мне добра, потому что беспокоится, чтобы потом у меня в жизни все было хорошо, а если я не слишком-то успеваю в школе, он боится, что я не получу нормальную профессию. Вот почему он так кричит, когда я приношу плохие оценки. Это означает, что он с ума сходит от беспокойства.
Испытывать чувства и показывать их — это две разные вещи.
Но все равно у меня из головы не выходит мысль о том, что с папиными чувствами что-то не так.
Не пойду, — сказала я и заперлась в ванной.
Деньги все еще у меня в руках, скомканные и влажные от пота. Из кухни я слышу звуки голосов. Если слушать внимательно, прижавшись ухом к двери ванной, можно расслышать, что они там говорят, но я и так все знаю. Даже не надо вылезать из ванной.
Папа говорит, какая я черствая и что он больше не знает, что со мной делать.
Она притворяется, что глухая, — скажет он, в одно ухо впускает, из другого выпускает.
А Пауль скажет: это все возраст.
Я бросаю скомканные деньги в сторону унитаза, попадаю в его край, потом слышу какой-то шум на улице и наконец все-таки вылезаю из ванны, окно в ванной из матового стекла, такая досада, через него ничего не видно, сколько ни смотри, только пятна и больше ничего, но оно откинуто, и если выглянуть через щель, то немножко видно улицу. И еще нашу калитку, кусочек ограды и дорожку из дома на улицу.
А на улице — тот самый мальчишка.
Он едет мимо на велосипеде. Едет так быстро, что я не сразу узнаю его, сначала мне кажется, что я ошиблась, но потом он возвращается, на этот раз медленнее.
Муха.
От ужаса я чуть не падаю обратно в ванну.
Что ему здесь нужно?
Он делает несколько кругов перед нашими воротами, медленно-медленно, волоча ноги по земле.
Неужели он собирается позвонить к нам в дверь! Господи Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы он не звонил!
Я сползаю с подоконника. Если он меня здесь заметит, будет очень неловко.
Но потом я снова осторожно выглядываю наружу.
Он выглядит классно, это, к сожалению, надо признать, не хочу даже думать, что сказала бы Лиззи. Она бы сказала, что от одного его вида все мухи тут же сдохнут, а потом велела бы мне выкинуть из головы то, что я себе напридумывала, просто забыть, и все.
Клятва есть клятва. Названая сестра есть названая сестра. И к тому же она была бы права.
Волосы у мальчишки заплетены в короткую косичку, торчащую на затылке, как толстенькая кисточка из конского волоса. На нем джинсы с дырками на коленях и сзади и черная рубашка. Хотя сегодня не особенно тепло.
Видимо, мальчишки замерзают не так быстро.
Из кармана выглядывает пачка сигарет. Я очень надеюсь, что мама его не видит. А то еще решит, что он антисоциален. Из-за одних только дыр на штанах. Она считает, что так одеваться нельзя. Встречают ведь по одежке, часто говорит она.
Чаще всего она говорит это Лиззи, у той тоже дырки на штанах, под ними — полосатые колготки, а иногда — совсем ничего. Это самое ужасное — дырки, под которыми ничего нет. Конечно, я знаю, что у нее там. Стринги, она даже дала мне их померить, на прошлой неделе, перед тем как уехать в горы. Я сказала,
