Я прилечу за тобой

— Нет, — сказала Серена, — ты все сделала, как надо. Хорошо, что Сэм предложил, и правильно, что ты отказалась. — Тут ее мысли вернулись к Нико и к тому, что она, как милая, добрая кузина, могла для него сделать. — Конечно, если бы ты хотела извлечь пользу из всего этого, ты как-нибудь между делом предложила бы Сэму приготовить несколько окуньков из его утреннего улова и так же, между делом, пригласила бы Нико помочь вам все это съесть.

Несколько мгновений Хлоя молча смотрела на Серену.

— Нет, я так не могу, — наконец сказала она. — Это поставит Нико в ужасное положение. Это будет выглядеть почти как свидание или что-то в этом роде.

— Ну и что? Что в этом плохого? Когда ты получше узнаешь моего кузена, ты удивишься…

— Да не хочу я никаких сюрпризов! Нико скоро уедет… — Она вздохнула и посмотрела в сторону. — В то время как я… я не могу уехать отсюда, даже если бы и хотела. Мои родители уже старые, а кому-то нужно заниматься отелем.

— Уедет ли Нико отсюда или нет, это еще вопрос. Он мог бы сделать это место своим домом, если бы у него был еще хотя бы один дополнительный стимул. Видишь, он показывает Сэму, как нужно сворачивать сети. Ему нравится ловить рыбу. Ему нравятся люди, которые здесь живут. И ему нравишься ты.

Она уже доедала пирог, когда Хлоя встала и пошла к сетям, а Пит направился к лодке. Прислонившись спиной к борту, он начал просматривать газеты, которые принес с собой, — «Таймс» и «Австралию».

— Я видел здесь работу для тебя, — сказал он, засовывая руку в пакет за следующим куском пирога. Серена смотрела на него с завистью. Если она съест еще один кусок, ей придется нагрузить себя дополнительным комплексом физических упражнений. Соблазнительно, но — увы… — Им нужны политические обозреватели. А сами они находятся в Иерусалиме.

— Я могла бы жить в Иерусалиме.

— Ты могла бы выучить иврит?

— А это нужно?

— А черт его знает. — Он дал ей страничку с объявлениями. — На вот, держи.

Она вышла из воды и, поставив банку с краской в ямку в песке, села рядом и развернула газету.

Ничего, кроме мира открывающихся возможностей, не могло отвлечь ее внимания от соблазнительного образа мужчины и медового пирога — а этих двух вещей ей сейчас хотелось больше, чем мог бы позволить здравый смысл.

— Здесь есть кое-что и для тебя, — сказала она через несколько минут. — Хотел бы ты летать вместе с метеорологами в Гренландии?

— Нет.

— Почему?

— Не люблю холод. А вот — для тебя. — Он просматривал «Австралию». — Общество дикой природы ищет фотографа. Это в Новой Тасмании.

— Тасмания слишком близко к Австралии, — сказала она. — Мне нужно что-нибудь более удаленное. — Он посмотрел на нее и покачал головой. Серена вздернула подбородок. — Что? Я не имею права желать свободы?

— Я думаю, твой выбор должен зависеть от работы, которую тебе придется делать, а не от того, как далеко, это будет от твоей семьи.

Ценное замечание!

— Ты ведь будешь скучать по ним, — продолжал он. — Ты не представляешь, как хорошо, что есть люди, которые заботятся о тебе. Люди, на которых ты можешь положиться, потому что они любят тебя. — Он не смотрел на нее. Он думал о Сэме.

Она проследила за его взглядом, направленным туда, где Сэм и Нико чинили сети.

— Итак, бери кисть, будем заканчивать, — сказала она, поднимая банку с краской и вручая ее Питу. — А потом уходим.

— Уже? — удивился он, беря у нее из рук банку и обходя вокруг лодки. — Я ведь только пришел.

— А как ты смотришь на то, чтобы пару часов поработать над серией почтовых открыток?

— У меня есть выбор?

— Нет. Но тебе это понравится. Можешь мне поверить.

— А темная комната там будет? — На его лице появилась пиратская улыбка. — Мне нравятся темные комнаты.

— А где же темная комната? — В его голосе сквозило разочарование. Они были в светлой и аккуратной гостиной ее бабушки и дедушки, скорее похожей на просторный кабинет. Ноутбук с большим экраном на столе. В углу принтер. С полудюжины папок рядом.

— Я не говорила ничего подобного, — сказала Серена, опуская жалюзи и включая компьютер. — Это тебе почему-то взбрело в голову, что должна быть темная комната. Добро пожаловать в эру цифровой фотографии! Времена темных комнат, ванночек и вонючих химикатов давно ушли в прошлое.

Жаль. У него было несколько фантазий, связанных с темными комнатами… Судя по всему, им так и суждено остаться фантазиями.

— Будем надеяться, что эти снимки окажутся вполне приличными, — вздохнул он, пододвигая стул и устраиваясь с ней рядом.

Фотографии оказались намного приличнее, чем он ожидал. Начиная от широкоугольного снимка миссис Пападопулос, поливающей герани перед своим магазином, до последнего с Нико и Сэмом — все они смогли отразить власть человеческого духа со всеми его достоинствами и недостатками.

— Забудь мое ворчание, Серена, — сказал он с неловкой грубоватостью. — К твоим снимкам оно не имеет отношения.

— Здесь есть еще один, который может тебе особенно понравиться. Хотя он и не для почтовой серии.

— Тогда для чего?

— Для тебя. — Она пробежалась по своим файлам и наконец нашла его. Это был один из тех снимков, когда они были на горе, на плато. Поразительно… Серене удалось увидеть и запечатлеть его одиночество и боль, а он-то считал, что умеет это скрывать…

— Если бы я была любопытной, — сказала она, — я бы спросила тебя, о чем ты тогда думал.

— Если бы я был из тех, кто любит делиться, я бы рассказал тебе. — Пит отвел взгляд: ему больше не хотелось смотреть на эту фотографию. Когда-нибудь он перестанет убегать. Он повернется и посмотрит в лицо своему прошлому. Возможно, даже найдет способ примириться с ним. Но не сегодня…

— Что-то ужасное?

— Нет, — буркнул он.

Она встала и, повернувшись спиной к столу, пристально посмотрела на него.

— Откуда же у тебя такой взгляд?

— Жизненный опыт. — Он взял ее за талию и одним движением подвинул так, что она оказалась напротив него. — И ничего больше. — Его пальцы были длинными и сильными, а ее живот — шелковисто- гладкий и просто молил, чтобы его приласкали. Пит притянул ее ближе, его палец начал выводить на ее животе ленивые круги.

Если вспыхнувшие щеки считать индикатором, то ей нравились его прикосновения.

— Я поступил в военную группу спасения, — начал он, — и был готов ко всему. По крайней мере я так думал.

— Дерзко, — пробормотала она. Ее руки опустились ему на плечи. — И довольно самонадеянно.

— Да. Но когда ты спасаешь человека, не важно, что именно ты думаешь. — Он не знал, почему ей это рассказывал. Ему надо было оставить эту тему, но ее глаза смотрели на него без осуждения, и ее руки на его плечах были такими мягкими, такими успокаивающими. — Это самое лучшее чувство, какое только может быть. Но… когда тебе не удается его спасти… — Он остановился и сделал глубокий вдох. — Он забирает с собой часть тебя. — Пит замер, потом его рука снова начала те же движения на ее животе. — И если бы я продолжал идти по этому пути, от меня бы просто ничего не осталось. Поэтому я ушел. — Он