услышал все новости, накопившиеся у жены, когда ему вздумалось осведомиться о соседе, с которым вместе возвращался.
— Не стряслось ли что-нибудь у Вани Рябого? Вчера мы с ним вместе пришли — так он вроде сам не свой был.
— Что?! Ты шел вместе с Ваней Рябым?! — у жены округлились глаза и в голосе послышался ужас.
— Да что такое? Ну, шел.
— Так он же повесился два месяца тому назад. Уже сорок дней отслужили!
За столом воцарилось молчание. Так оно и должно было быть: другой, неведомый мир в виде факта его собственной жизни постучался внятно и мощно в его сознание — надо было как-то осмыслить его…
После чая он пошел к вдове повесившегося и узнал, что ночью она видела мужа во сне: он сидел в печной трубе и горько плакал.
Степан не был философом, но не был и ограниченным тупицей, способным только повторять чужие мысли. На обратном пути от вдовы он сделал первые смутные выводы: смерть не конец жизни и жалка доля самоубийцы…
Эти выводы его обогатили: жизнь показалась еще краше, величественнее — конца ей не видно…
Как ни странно, это были муж и жена, и притом не первый год женатые. Бывают же, хотя и редко, такие браки, что двое могут ощутить полноту жизни только тогда, когда они вместе; и стоит лишь одному отлучиться, как другой начинает ощущать мучительную пустоту, недостачу чего-то, равного по значимости воздуху. Напрасно вы будете объяснять это страстностью натур (хотя и без нее не обходится); тут дело в чувстве гармоничности, в чувстве духовного слияния, дающего им необыкновенно хорошее ощущение, я не сказал бы — довольства, но постоянного тихого влечения, которое одновременно получает ЧАСТИЧНОЕ удовлетворение… Такие натуры внешне стареют, как и все, но не замечают своей старости, внутренне оставаясь по отношению друг к другу такими же молодыми, как при первой встрече.
Этих двоих соединила революция и гражданская война 1918 года, война же их и разъединила: зимой 1920 года муж оказался беженцем на китайской территории в г. Харбине, а жена в Благовещенске на Амуре.
На мужа обрушились все напасти, какими был богат переполненный беженцами город: нехватка жилья, безденежье, безработица и смертная тоска по родному краю, по оставшимся там близким… Какая-то благотворительная организация выдала ему поношенный серый, в мелкую клетку, штатский костюм, который был сшит на владельца огромного живота; по мнению товарищей, таким животом мог обладать только хозяин пивного завода или разбогатевший фермер; так и прозвали его — фермерский костюм. На высокой и худой фигуре нового владельца он производил необычайно сильное впечатление на прохожих: они оборачивались и долго провожали его взглядом…
Целыми днями наш герой бродил по городу, расспрашивая, присматриваясь, выискивая возможность устроиться на какую угодно работу. На обед он получал бесплатно кусок хлеба и тарелку щей в столовой беженского комитета и везде натыкался на таких же, как он сам, ищущих, мечущихся людей. И плюс к этому его грызла такая тоска по жене, в какой он не сознался бы и лучшему другу…
Так обстояло дело, когда он единственный раз очутился в комнате один, без посторонних: обычно на ночь все углы комнатенки, где он жил «на паях», были сплошь заняты спящими, а тут — никого…
Тогда он решил испытать способ, о котором читал в какой-то забытой книге: совершить воображаемое путешествие к жене — успех зависел от яркости воображения, от сосредоточенности…
Так как он с закрытыми глазами сидел в кресле, то мысленно встал, как бы ощутив, что опирается на свои ноги, и через кухню вышел на крыльцо, откуда по трем ступенькам спустился во двор. Довольно быстро пронесся по знакомым улицам, проделав все повороты, и очутился на берегу Сунгари, там где она впадает в Амур. И оттуда быстро замелькали знакомые казачьи станицы: Михайло-Семеновская, Радде, Пашкове — а вот и Константиновская, и Благовещенск. По хорошо запомнившимся улицам он несется к своей квартире. Странно: у дверей он даже вспомнил, что надо вытереть ноги… А вот уже он в спальне — ну, конечно, жена легла спать, крепко спит. Он так ясно видит перед собою ее лицо, чуть-чуть приоткрытые губы… Он целует эти губы, вкладывая в поцелуй всю нежность, на какую способна его душа, всю тоску, все желание….
На этом само по себе все оборвалось, возможно, потому, что поцелуй мгновенно отразился на нем физически, и тонкое уступило грубо-материальному. Он ощутил себя безжалостно отброшенным назад на те сотни километров, которые в материальном мире отделяют Харбин от Благовещенска, и почти со стоном раскрыл глаза.
Так или иначе, время все утрясает, выглаживает, убирает старые страдания, чтобы подсовывать новые. Наши влюбленные встретились: жена приехала в Харбин. Когда муж, все же успевший сменить «фермерский костюм» на белую летнюю пару (он выменял ее у барахольщика за старый револьвер, совершив этим акт незаконной торговли оружием), встретил жену на Сунгарийской пароходной пристани У-тун, выяснилось, что в ту ночь, когда он совершал свое воображаемое путешествие, жену разбудил его поцелуй, и она потом долго не могла заснуть.
Знаки огненного пути
Психическая энергия в руках человеческих есть самое страшное оружие.
В бурные тридцатые годы, когда японцы захватили Маньчжурию, в том числе и переполненный русскими эмигрантами город Харбин, в ясный осенний день русский юноша шел по окраинной улице этого города. Он не был беженцем — он родился в Маньчжурии: сюда переселились его родители, когда началась строиться Китайская Восточная железная дорога.
Впрочем, юноша отличался некоторыми странностями: его не увлекала коммерция; он любил поэзию, музыку, сам талантливо писал стихи и не только играл на фортепиано, но и вдохновенно импровизировал. Самое удивительное заключалось в том, что он иногда слышал чей-то голос, не слышимый больше никем из присутствующих… Откуда-то доносились порой отдельные слова и фразы. Но он этому не придавал значения, считая, что у других людей тоже так бывает, — мало ли что рождается в голове…
Если бы он рассказал об этом знающему человеку, тот сказал бы ему, что у него большие накопления от прошлых жизней; что его талантливость есть не что иное, как проявление силы духа, психической энергии, которая рвется к действию. И еще много другого сказал бы знающий человек и порадовался бы, узнав об уникальной способности юноши. Словом, молодой человек, не отличаясь от других внешне, весьма отличался внутренне от своих сверстников, решающих проблемы, в каком ресторане убить время и каких девиц пригласить…
В тот день, когда он шел по окраинной улице Харбина, помахивая тросточкой (тогда тросточки были в моде), он думал о недавно прочитанном в Учении Агни Йоге, — о могуществе скрытой в человеке психической энергии, которая может дать почти беспредельную мощь в зависимости от его душевной
