дальше, вызвало у обоих наблюдателей одинаковую реакцию, но с различными последствиями.
Как только голова Терри приблизилась к лицу женщины, из воды выскользнули бледные руки и обвились вокруг его шеи. Он закричал, но, влекомый вниз, издал захлебывающееся бульканье и погрузился в воду. Он отчаянно пытался высвободиться Из смертельного объятия, от чего лениво текущий поток превратился в кипящий водоворот, но тварь не разжимала рук и тащила его вниз.
У Баркли отвалилась челюсть в беззвучном вопле, и он не почувствовал, как по его ватным ногам заструились горячие испражнения. Засунув в рот кулаки, он попятился к стене.
Шок у Дафа мгновенно перешел в парализующую боль, начавшуюся в области груди и быстро распространившуюся по всей верхней части тела. Какая-то кровавая слепящая пелена поплыла перед глазами, и он упал в воду: сердце его остановилось раньше, чем он успел захлебнуться.
Баркли видел, как Терри еще раз показался на поверхности воды, и заметил в глазах помощника мастера, устремленных на женщину, какое-то недоумение. Она сжимала юношу в страстном любовном объятии и улыбалась потрескавшимся, изъеденным ртом. Терри рванулся назад, и тварь исчезла вместе с ним.
Во взбаламученной зеленоватой жиже Баркли видел тусклое свечение фонарика на шлеме Терри, но постепенно волнение стихло, сменившись рябью, которая тоже разгладилась после того, как последние пузыри всплыли на поверхность. В конце концов светящаяся точка фонарика потухла. Вода была неподвижна. Пока она не всплыла. Покрытая зеленоватой слизью. Глядя на него. И улыбаясь.
Баркли пронзительно завизжал, и по мрачному подземелью прокатилось эхо, передразнивая его на сотни ладов. В тоннеле все пришло в движение. Из темных переходов выступали какие-то фигуры. Другие брели по колено в воде, причем появлялись с той стороны, откуда он с двумя рабочими только что пришел. Он не хотел смотреть, но ничего не мог с собой поделать и судорожно вертел головой, освещая скачущим лучом фонаря эти приближающиеся привидения. Чья-то холодная мокрая рука сомкнулась на его лодыжке.
Женщина стояла совсем близко, и он отдернул ногу от края дорожки. Длинные мокрые волосы свисали ей на глаза, как крысиные хвосты, белая рубаха была разорвана до лобка, обнажая отвислые груди и раздутый, как у голодающей, живот. Баркли усомнился, что она мертва.
Женщина снова потянулась к нему и начала выбираться на дорожку.
— Нет! — Он отпихнул ее ногой и на четвереньках отполз в сторону. — Отстань от меня!
Кое-как поднявшись на ноги, он отступал, прижимаясь к стене и обдирая спиной лишайник. Но она ползла в его сторону. Остальные тоже постепенно приближались.
Он бросился в проход, оказавшийся у него за спиной, но и оттуда к нему потянулись белые трясущиеся руки. Задыхаясь и скуля, он метнулся назад, в главный тоннель, упал вниз головой в медленно текущий поток, вынырнул, поднимая тучи брызг, и побежал, не переставая орать. Переполненная нечистотами вода затрудняла бег, но ему казалось, что за его ноги цепляются обитающие на дне твари, стараясь его задержать. Высоко поднимая колени, он прыжками несся по каналу — прочь от этих темных фигур, следующих за ним по пятам, прочь от этой женщины, пытающейся заключить его в объятия. Он все чаще и чаще наталкивался на какие-то предметы, но боялся посмотреть вниз, зная, что это за предметы; зная, что если посмотрит, то из воды высунутся руки и потащат его на дно. Канал вышел в какую-то огромную круглую камеру, потолок которой, подпертый крепкими металлическими столбами, возвышался футов на тридцать — сорок. Напротив входа была устроена плотина, регулирующая уровень воды в канализации. Но Баркли ее не заметил. Потому что его ждали именно здесь.
Одни стояли на выступе, опоясывающем круглую камеру, другие — прямо в воде. Все новые и новые протискивались в многочисленные проемы в круглой стене. В воде было полно трупов, некоторые из них уносило течением в различные стоки. Луч его фонаря перескакивал с одного лица на другое, и у него возникло дикое ощущение, что он находится в каком-то подземном соборе, а эти покрытые черной слизью люди — певчие, ожидающие выхода регента. Луч фонаря начал тускнеть, и постепенно окружающая тьма поглотила его яркость. Во мраке за ним следили сотни глаз; поднимавшиеся со дна газовые испарения ударили ему в нос. Зловоние почему-то резко усилилось.
Он начал отступать из переполненной камеры. Но ему на плечо легла чья-то белая влажная рука. Бежать было некуда.
Глава 21
Бесшумная и незаметная, кошка пробиралась по мокрой от дождя улице, стараясь держаться в тени. Если бы дождь не перестал, она сидела бы где-нибудь в укрытии. У этого животного не было хозяина, оно не нуждалось в постоянном жилище и существовало только за счет собственной хитрости, собственной вороватости и скорости собственных ног. Люди не жалуют животных такого сорта и никогда не держат их у себя в доме, ибо эта кошка была из тех, кто питается падалью и отбросами, и ее вид говорил сам за себя. Редкий черный мех у нее на спине зиял проплешинами, напоминая о сражениях с такими же отщепенцами, в которых ей удалось избежать самого худшего. От одного уха остался только торчащий из головы бесформенный обрубок; пес, нанесший ей это увечье, окривел с тех пор на один глаз. Ее когти затупились от бесконечной беготни по асфальту ч но, выпущенные в критическую минуту, по-прежнему таили в себе смертельную опасность. Кожа на подушечках ее лап была жесткой и грубой. Кошка принюхалась к влажному ночному воздуху, и ее стеклянно-желтые глаза блеснули в тусклом свете уличного фонаря.
Она свернула в темную подворотню и направилась к мусорным бакам, сразу уловив чутким носом запахи других ночных существ. Большинство из них было ей знакомо; одни она воспринимала как дружественные, другие заставляли напрягать ее и без того обостренные чувства. Тут явно побывали коварные длиннохвостые существа — ее трусливые враги, всегда предпочитающие бегство сражению. Они уже ушли. Побывали здесь и кошки, но и их след простыл.
Принюхиваясь, кошка ступала по разбросанному на земле мусору, затем вскочила на один из баков, крышка которого, к ее огорчению, оказалась плотно закрыта. Крышка соседнего была полуоткрыта, и сквозь узкую щель в форме полумесяца доносился запах разлагающейся пищи. Кошка с любопытством сунула в отверстие нос и поворошила лапой скомканную бумагу и мусор, наваленные сверху. В результате ее настойчивых стараний крышка слегка сдвинулась, а когда кошка сунула в щель голову и верхнюю часть туловища, крышка съехала и с оглушительным грохотом упала на землю. Напуганная устроенным шумом, кошка пулей вылетела наружу.
Она остановилась у входа в подворотню, навострив единственное целое ухо и высоко задрав нос, чтобы вовремя учуять враждебные запахи. И оцепенела, обнаружив в воздухе слабый едкий запах. Редкая шерсть у нее на спине стала дыбом. Поскольку ее приятели были здесь всего несколько минут назад, кошка пришла к выводу, что чужак, присутствие которого она ощущала, принадлежал к людской породе, но все же не был человеком. Этот запах подкрался к остолбеневшей кошке, как какая-то ползучая тварь, и перепуганное животное, зашипев, обнажило зубы. По мокрой от дождя мостовой что-то двигалось.
Кошка ощерилась, выгнула спину и сердито зашипела, широко разинув пасть. Невзирая на страх, она демонстрировала свое презрение, сузив сверкающие злобой глаза. Фонари потускнели, точно их заволокло туманом, и с мокрых тротуаров исчезли их отражения. Послышался глухой металлический звук — это задрожала и медленно приподнялась крышка люка, расположенного в центре мостовой. Вот она стала вертикально, и оттуда показалось что-то темное. Очертания того, что появилось на краю люка, были кошке знакомы. Она знала, что это человеческая рука. Но теперь инстинктивно понимала, что эта рука принадлежит не человеку.
Кошка прошипела напоследок еще раз и бросилась наутек, инстинктивно стараясь, вопреки своему обыкновению, держаться не в тени, а на свету.
Под видавшим виды навесом сидели трое юнцов. Двое белых и негр. Они попыхивали сигаретами и дрожали от холода.
— Я не собираюсь тут больше торчать, — сказал негр. — Зуб на зуб не попадает.
Его звали Уэзли; попавшись на краже, он был условно освобожден и отбывал испытательный срок.
