Сабатин садится на край тротуара. День окрасился в другой цвет.
~~~
Роз нашла няню для Лулу. Они договорились, что Токе забирает ее два раза в неделю. Роз просто не понимает, почему он не может делать это чаще. У него же нет начальника, который понизит ему зарплату, если он уйдет в рабочее время. Они, как обычно, сидят в кафе на улице Лафайет. Как часто он должен напоминать ей об этом? Быть писателем — такая же работа, как другие. Книги сами по себе не пишутся, не так ли?
Почему же ты не дашь мне одну из твоих проклятых книг, которые забирают все твое время, а?
Роз, если это наш новый дискурс, то…
«Дискурс»! Иди к черту или говори на понятном языке.
Не кричи так громко, на нас же люди смотрят.
Да, все должно выглядеть красиво и благородно, да, ты… и я должна покрывать тебя, принимать, что ты не можешь взять себя в руки, чтобы сказать жене, что у тебя есть любовница и ребенок.
Токе берет с вешалки плащ, кладет на стол двадцать евро и уходит, не попрощавшись.
Лулу рыдает. Маленькие дети отлично понимают язык взрослых.
Роз плачет прямо на улице. В отличие от других, у Роз есть подруги, и, к счастью, Клэр сейчас дома, так что ей не надо сидеть и рыдать в одиночестве. Когда плачешь один, одиночество только усиливает слезы и делает горе бездонным.
Ужасно, говорит Клэр.
Роз задыхается от слез.
Почему ты не бросишь его? Алименты он все равно
Но я-то хочу быть с ним!
И ты считаешь, ты с ним?
В некотором роде. Все же лучше, чем ничего.
И с каких это пор ты стала такой нетребовательной? Нет, я просто не понимаю, что ты хочешь от этих отношений.
Клэр, ты же сама знаешь, как это, когда душа сливается с телом.
Это еще что за формулировка?
Это сказала та блондинка в «Отеле Каролины».
Ну-ну.
Разве это не точное описание? Ах да, ты, может быть, уже все забыла. Ведь у тебя с Пьером все хорошо.
У тебя тоже все могло бы быть хорошо. Я просто этого не понимаю. Такое ощущение, что ты влюблена в то, что окружено тайной. Но оглянись же. Вокруг так много хороших мужчин.
А что, если я не хочу
Ну да, если хочешь осложнить себе жизнь и считаешь, что он Супермен, тогда пожалуйста. Ты просто забываешь, что когда Супермен снимает свой костюм, он превращается в самую обычную офисную крысу. Клэр идет на кухню и ставит посуду в посудомоечную машину.
А ведь была такая уютная атмосфера. Она жесткая, Клэр. Лулу нужно поменять подгузник. У Роз нет с собой подгузников. Ей надо идти.
Береги себя! Клэр целует Роз в щеку. В обе щеки.
Когда Роз идет домой, на улице моросит дождь. «Береги себя». Это проявление доброты, то, что люди в попытке утешить говорят другу, у которого все плохо. Или тем самым они снимают с себя ответственность? Ту ответственность перед друзьями, которая может быть очень обременительной. «Береги себя». Чувствительный, охваченный тревогой, страдающий человек при любых обстоятельствах самый последний, кто может это сделать. Человек, погруженный в проблемы, не может последить даже за аквариумными рыбками, а как она, черт возьми, должна беречь себя? Это доступно лишь обеспеченным женщинам, у которых много времени по утрам. Они могут следить за собой, ходить в спортзал и на всякие лекции во второй половине дня. Это доступно человеку со средствами. Когда ты счастлив, это получается само собой. Так же, как Роз следит за Лулу. Пристегивает ее к коляске, надевает ей шапочку, покупает детское пюре в супермаркете. Но беречь себя — это уж слишком.
Поменяв Лулу подгузник и покормив ее, Роз делает две глупые вещи. Нет, три. Она пьет «Jack Daniels» прямо из бутылки. Она брызгает на свою шею и запястья лосьон Givenchy, которым он обычно пользуется, и достает фонарик. Она изводит себя его запахом, и тем, что осталось от разума, она знает, что он больше не отвечает, когда она передает сообщения условными сигналами.
Зефир стоит в своей комнате. Он погасил свет. Он стоит, заложив руки в карманы брюк, и смотрит на мокрую от дождя улицу. Он отлично видит сигналы, но не утруждает себя переводом. Тогда, когда он хотел быть с ней, он сам придумывал предложения из света, но сейчас он их не помнит. Ему кажется, что это было давно. Любой язык, на котором долго не говоришь, забывается. Очевидно, что женщина напротив владеет языком в совершенстве. Он не отвечает даже светящимся знаком вопроса и идет на кухню, чтобы погасить свет.
Манон не спит. Дверь в ее комнату приоткрыта, и световой конус на паркетном полу напоминает наполовину раскрытый веер.
Зефир. Ты спишь?
Я обычно хожу во сне?
Не зайдешь? Она лежит в своей кровати, на ней лишь черное белье. Рукой она подает сигнал, что он должен сесть возле нее. Чем ты, собственно, занимаешься?
Я? Я занимаюсь собой.
А еще кем?
Что значит «кем»?
Кем ты еще занимаешься?
Он гладит ее подмышки. Не пойти ли нам завтра в ресторан?
~~~
Эрик выходит из дома намного раньше, чем ему нужно. Чарли сегодня тоже ранняя пташка и уже открывает салон, когда он проходит мимо.
Красавчик! Там скоро что-нибудь выйдет с моей вывеской?
Ох, я об этом совсем забыл.
Мой оборот ужасно снизился, клиенты думают, что это автосервис.
А ты не можешь просто надеть розовый халат, как твои коллеги-женщины? Тогда тебя не смогут неправильно понять.
Пошел ты, Эрик, давай уже побыстрее с вывеской.
Я зайду туда сегодня. Ну, самое позднее — завтра.
Скажи, старик, а чем ты, собственно, занимаешься?
Эрик смеется, немного смущаясь. Ты не первый, кто спрашивает.
И что ты отвечаешь?
Что я занимаюсь собой.
Черт возьми, давно я не слышал такого банального ответа. И хорошо это оплачивается? Можно сказать, что если становишься абсолютно отсутствующим и забываешь, что твоему лучшему другу нужна вывеска, забываешь есть и забываешь застегивать брюки, потому что занимаешься собой, то это, пожалуй,
