«близорукость» подразумевает прищуривание из-за недостаточной ясности зрения. Кроме того, есть слово «таинство», позволяющее нам подразумевать, что многое находится за границей нашего познания. «Никому ни слова» -оксюморон, подразумевающий таинство, то, о чем знают, но не говорят открыто.
Все наши образные представления (kenning – konnen, kanny сап) проникают лишь очень на малую глубину. Поэтому миф поднимается из своей колыбели, покрытой пеленой таинства, и воспринимается нами через «тусклое стекло»: через намеки, почитание, трепет, разочарование и стремление к чему-то большему, намного большему. Такая нуминозность (от метафоры «кивать», словно что-то склоняется перед нами, признает нас, призывает нас) является нашим истоком, нашим пристанищем вдали от дома и концом нашего странствия.
«Мифологема» – это отдельный фундаментальный элемент или мотив любого мифа. Мотивы вознесения или погружения являются мифологемами. Странствие героя воплощает две мифологемы: героя и странствия, каждая и которых имеет свое характерное происхождение и свое отдельное значение, и вместе с тем, взаимодействуя синергетически, они увеличивают масштабность друг друга.
Это моя вторая книга, посвященная мифу[3] , поэтому либо меня что-то внешнее необъяснимо манит писать на эту тему, либо я нахожусь в плену какой-то внутренней зачарованности ею. Во всяком случае я постоянно возвращаюсь к теме мифа, испытывая побуждение размышлять над ней снова и снова.
На мой взгляд, миф – это самая важная психологическая и культурная структура нашего времени. Дело не только в том, что понятие мифа деградировало до общеупотребительного значения и стало неким синонимом лжи. Или, как было сказано, – в том, что миф является какой-то религией. Дело в том, что в культуре, принадлежащей материальному миру, доступ к невидимому миру, – который становится возможным благодаря мифу с присущими ему двумя главными средствами выражения: метафорой и символом, – никогда не был столь критичным в смысле создания некоторого духовного равновесия.
Несомненно, мы живем в сильной степени духовно обедненной культуре: зависимость от материализма порабощает нас и заставляет нас поверхностно воспринимать мир; вскрикивания фундаменталистов всех мастей вынуждают нас пугаться и тревожиться, а банальные идеологии не расширяют, а скорее ограничивают наше душевное странствие, делают его не более, а менее масштабным.
По определению нам не дано познать безграничность, всемогущество богов, их всеведение и вездесущность, однако мы ежедневно и ежечасно становимся игрушками в их призрачных руках. С самого рождения в нас вселяется их энергия, мы ежедневно ощущаем, что она не зависит от нас, мы неумолимо движемся к собственной смерти и при этом все, без исключения, стремимся к постижению смысла жизни и к близости с другими людьми.
Эта энергия невидима, хотя время от времени она ощущается, как только наполняет какой-то образ. Мы можем ее осознать лишь тогда, когда происходит ее воплощение. Такие образы существуют в нашем теле, в наших эмоциональных взрывах, в анналах нашей индивидуальной истории, в нарушающих наш сон сновидениях, в наших желаниях и в нашем вдохновении. Мы жаждем обрести смысл жизни, Бога, любовь, близость с другими. Вместе с тем мы сталкиваемся с угасанием, когда засыпаем, умираем или находимся в объятиях любимого человека, – и все это происходит в той великой темноте, в которой мы блуждаем.
Эта энергия, которая, по выражению Данте, движет солнцем и всеми звездами, которая проникает в новорожденного и испытывает множество превращений на протяжении множества жизней и смертей, а затем, дематериализуясь, снова возвращается в свое прежнее состояние, – эта энергия воспринимается только в образе. И тогда следовать за этим образом – все равно что следовать за богами. В данном случае «боги» – это персонифицированные метафоры таких энергий. Назвать их богами – это не значит конкретизировать их в угоду потребностям Эго, за исключением Эго, принадлежащего менталитету фундаменталиста. Скорее это происходит в соответствии с подлинной сущностью этих энергий – динамических космических энергий и энергий, присущих психодинамике отдельного человека.
Избегая метафизики, мы тем самым открываем дорогу эпистемологии. То есть, отказываясь конкретизировать бесконечное в терминалах конечности, мы тем самым даем себе возможность приблизиться к непостижимому. Мы «прищуриваемся», употребляя слово «боги», в знак своего уважения к автономии этих энергий и нашего осознанного создания вымысла (англ. fiction -от лат. facere – «делать»). Так как мы используем вымыслы все время в самых разных своих дискурсах, то осознанно не признавать в них вымыслов – значит оказаться околдованными буквализмом.
Зачем употреблять слова «боги» вместо более привычного и простого слова «энергии»? Причина заключается в том, что это слово все еще сохраняет в себе достаточно силы, чтобы вызывать почитание, а оказывая почитание этим энергиям, мы тем самым благоговеем перед ними. Не выражая ни малейшего неуважения к монотеистам разных убеждений, я хочу их попросить обратить внимание на то, что непочтительно не помнить о том, что все образы божества являются метафорами, иначе они перестали бы быть божествами, а оказались бы артефактами эго-сознания, которые больше известны как идолы. Далее, важно помнить, что метафорически существует не один бог, а много, то есть имеет место много проявлений этого непостижимого и вместе с тем постоянно обновляющегося источника, из которого мы все появились.
Таким образом, наше употребление слова «боги» является осознанным, еретическим выбором, ведущим к углублению первого опыта, остающегося незавершенным, почитаемым и полезным. Как однажды заметил Оуэн Барфилд[4],
Бывают такие времена, когда более всего требуется не столько открытие новой идеи, сколько несколько иной «угол зрения»; я имею в виду относительно небольшое изменение нашего способа смотреть на мир и на идеи, на которых уже сосредоточилось наше внимание [5] .
В этой книге я употребляю слово «миф» в трех разных значениях: 1) как психодинамический образ; 2) как индивидуальный сценарий и 3) как родовую систему ценностей.
Образ – это структура, обладающая способностью наполняться энергией, а будучи энергетически заряженной, она может вызывать отклик внутри нас. Как подобное вызывает подобное или несхожее вызывает несхожее, эта пробуждающаяся энергия движет нами независимо от того, хотим мы этого или нет. Наши предки были правы, когда персонифицировали любовь и ненависть, обращая их в лики богов, ибо они являются мощными властителями духа благодаря аффективно заряженным переживаниям. Кто возносился на вершины экстаза и погружался в глубины отчаяния, тот познал бога, который уже познал его. Тот, кто воплощает ярость, был одержим Аресом – богом, чья энергия, заставляющая человека покраснеть, может очень быстро исчезнуть, как только она нашла свое внешнее выражение в человеке и посредством человека. Проявление бога становится заметным, когда нацией овладевает жажда крови или когда Гомер описывает глаза Ахилла после смерти его друга Патрокла: «Очи его из-под веждей, как огненный пыл, засверкали»[6].
Хотя многие из нас в любой момент могут оказаться в плену той или иной мифологемы, вместе с тем мы можем прийти к осознанию того, что часто оказываемся привязанными к длительным жизненным сценариям, которые незаметно, но постоянно проявляются на протяжении нашей жизни. Например, благодаря глубоко укорененному бессознательному чувству долга, происходящему из лона нашей родной семьи, мы можем всегда искать подтверждение тому, что нас видят, слышат и ценят. Или же мы можем посвятить свою жизнь исцелению других, узнав очень рано, что получить доступ к болезненному родителю можно, лишь подчинив потребности ребенка потребностям больного родителя.
