что не сможет ее выдержать. «Наряду с миром, с жизнью существует еще что-то, чего мы не видим. Но вот что это?»[222] О том, что доступно нашему видению, мы знаем. Половина мира живет, купаясь в материальном изобилии, а другая половина – за чертой бедности. Половина мира находится в некой зависимости – от власти, пищи, богатства – от того, что дает им надежду на изменения. Однако правительства и корпорации давно лишились прав на народное доверие. Нет ни одной компании, увещеваниям которой можно полностью доверять, нет правительства, которое не было бы пропитано лицемерием.
Может быть, так было всегда, но обещания материализма и прогресса в достижении мира, спасения, душевного покоя и, главным образом, смысла явно увенчались неудачей. Если бы всего этого удалось достичь, свидетельства тому мы видели бы вокруг нас; вместо этого мы видим психопатологию и страдания души. Мы превратили в богов прогресс, материализм и другие идеологии, тогда как сами боги, как отметил Юнг, стали болезнями.
И чем же мы стали? Согласно Т.С. Элиоту [223], мы стали полыми людьми:
Согласно содержанию романа Роберта Музиля[225] «Человек без свойств» (Der Mann ohne Eigenshaften), написанного в 1930 г., мы потеряли свою душу и свою индивидуальность. Спросим себя: что же представляет собой человек без свойств?
В данном контексте я бы перевел слово Eigenschaften[227] скорее как «характеристики», ибо человек без характеристик – это, в конечном счете, человек без характера. Отличительная черта нашего времени заключается в том, чтобы оставаться между -как отметил Хайдеггер, – между богами, которые исчезли, и богами, которые еще не появились, между Поццо и Лаки, которые ждут Годота[228], между эйхмановской «банальностью зла» (по выражению Ханны Арендт[229]) и мироощущением поэта Карла Денниса, который обращается к вопросу существования своего собственного рая или ада:
Закончу, пожалуй, стенанием израильского поэта и прозаика Амоса Оза [231] :
Глубинная психология появилась более века тому назад, и ее появление было далеко не случайным. Понятие «психоанализ», которое впервые было использовано в статье, вышедшей в 1896 году, указывало на его главную цель – сдерживание напряжения противоположностей в течение великого между: между разными стадиями человеческой жизни, между прежними, подразумеваемыми соглашениями с Вселенной – и более новыми и более сложными представлениями, между духовными заповедями, питавшими наших предков, и образами, которые стали доступными нам сейчас. Мы утратили ощущение видения Овидия, согласно которому связь с невидимым миром существовала везде и всюду, а природа была живым свидетельством деяний богов. Мы отошли от признания гностического Евангелия, в котором говорится, что Царствие распространяется на всю землю, и при этом мы его не видим [233]. Мы забыли о выводе, к которому пришел Марк Аврелий:
Любопытствующим: «где ты богов видел и откуда взял, что существуют они, чтобы так их почитать?» Ну, во-первых, и глазами можно их видеть. Кроме того, я и души своей не видал, а ведь чту же ее. Так и с богами: в чем вновь и вновь испытываю силу их, чрез то постигаю, что они существуют, и вот благоговею. [234]
У нас нет таких возможностей получить непосредственное переживание, как это было в эпоху античности. Следует помнить, что значит слово «боги» для нас, живущих в эпоху постмодернизма. Ричард Тарнас[235] выражает это кратко и емко: «Считается, что реальность наполнена и структурирована присутствием мощных нуминозных сил, которые воплощаются как мифические божества» [236].
Таким образом, боги порождаются нашим почтительным отношением к тем мощным энергиям, которые пронизывают мир. Однако мы пришли к осознанию не только внешних, но и внутренних аспектов нашей самости как «первобытных психических форм, которые структурируют и стимулируют поведение и переживание человека… как проявление коллективного бессознательного, присутствующее у каждого человека»[237].
В таком случае, если мы говорим о богах, значит мы признаем
