лейтмотивах индивидуальной истории деятельность богов [253] – значит почитать их и воссоздавать глубину и перспективу.
В XIX веке жил поэт Стефан Малларме[254] , который боролся с этой дилеммой двойственности. Он писал:
Да, я знаю, мы – всего лишь полые материальные формы, – и вместе с тем возвышенные, если представить, что мы создали Бога и свою душу столь возвышенными… что, да, я хочу придать этой материальной форме осознание того, что она собой представляет. Но она как безумная бросается в Сон, который, как ей известно, не является сном, воспевает Душу и все те божественные впечатления, которые накапливаются в нас с самого детства, и бросает в лицо Великому Ничто, что вся эта великолепная ложь является истиной[255].
Малларме не боится напряжения противоположностей, и его высказывание является несколько более утонченным, чем кажется на первый взгляд. Мы – полые материальные формы, и притом обладающие некой способностью воображать богов, то есть способностью создавать метафоры, указывающие на область таинства, к которой мы подходим. Мы – «сознательная материя», материя, способная на рефлексию, на создание метафор и символов, на что, оказывается, не способна никакая другая форма жизни. Мы – существа, создающие символы, животные, живущие не только инстинктами, но и смыслом. Мы – создания, которые могут не только испытывать печаль, гордость, радость, страх и пребывать во многих других физических состояниях, но и размышлять над ними.
Психика, способная к саморефлексии, представляет собой проявление духа, которое отличает нас от простой личинки или левиафана. Часть нашей инстинктивной сущности стремится создавать метафоры: именно так наше изначальное изумление жизнью принимает феноменологическую форму. Понятие, структура, классификация и даже институциализированная косность приходят позже. «Познание», «приобретение опыта» и «извлечение смысла» происходят одновременно и проникают в сознание посредством метафоры. Поэтому мы с почтением относимся к богам, проживая за свою жизнь последовательно одну мифологему за другой и тем самым создавая миф своего странствия и своего времени, и признаем сопричастность богов нашей жизни и нашему странствию.
Мы живем уже не в эпоху анимизма, когда видели богов в полете птиц, в ветвях деревьев, в поднимающейся по спирали дымке костра на стоянках племени. Мы были загнаны в мир объектов, из которого изгнали богов. Хотя мы обрели гигантскую силу, позволяющую перемещать объекты по нашему желанию, мы все равно живем более поверхностной и безумной жизнью, чем когда-либо. Только понимание метафоры позволит снова сделать видимым невидимый мир. Боги появляются всегда, когда встречаются Эго и Самость, когда их соответствие порождает образ, а сознание может открыться изумлению, вызванному происходящим.
Размышляя над сновидением, Юнг пишет:
Благодаря этому сновидению я понял, что самость – это принцип и архетип ориентации в мире и смысле. Именно в этом заключается его исцеляющая сила. Для меня этот инсайт означал приближение к центру, а значит, – и к цели. Отсюда ко мне пришло первое предчувствие моего индивидуального мифа.[256]
Таким образом, наше отношение к силам Вселенной, которые движут не только космические тела, но и нашей скоротечной, смертной оболочкой, начинается с встречи с метафорой, с всеведущего «мгновения ока», которое узнает, что мы не околдованы нашими ментальными конструктами до уровня материализации богов. Мы сознательно используем свои вымыслы, а значит, мы не порабощены ими. Скорее они позволяют нам приблизиться к невидимому миру. Вот как об этом говорит от лица Рильке его вымышленный персонаж – Мальте Лауридс Бригге:
Я учусь видеть. Не знаю, отчего это так, но все теперь глубже в меня западает, не оседает там, где прежде вязло во мне. Во мне есть глубина, о которой я не подозревал. Все теперь уходит туда. И уж что там творится – не знаю.[257]
Каждому из нас нужно вспомнить о том, что знали наши предки: что у нас внутри есть автономная область, которая, если мы будем ей доверять и по всем правилам вести с ней диалог, вступит с нами в контакт и согласится нас направлять.
Будучи ученым, врачом, психотерапевтом и мыслителем, Юнг обладал способностью открыть себя таинству. Он не создал сам, но несомненно помог воссоздать у современного человека способность воспринимать духовное. Он заявил: «Мои работы – это лишь более или менее удачная попытка включить этот 'горячий' материал [его переживание бессознательного] в современную картину мира» [258].
И напоследок из Юнга:
Потребность в мифических формулировках удовлетворяется, когда мы формируем видение мира, вполне приемлемое для объяснения смысла человеческого существования во Вселенной, – видение, исходящее из нашей психической целостности, из сотрудничества [со-действия] сознания и бессознательного. Бессмысленность мешает ощущать полноту жизни, а значит, она эквивалентна болезни. Смысл позволяет выдержать очень многое, – если не все. Никакая наука никогда не сможет заменить миф, и миф не может быть создан никакой наукой. И тогда не «Бог» является мифом, а миф является раскрытием божественности в человеке.[259]
В наше время создателями мифа становитесь вы и я: благодаря сновидениям, которые нам снятся, благодаря нашим переплетающимся паттернам, а также благодаря тому непредсказуемому «окну в вечность», через которое мы улавливаем уходящие от нас внешние формы богов. Наш материальный мир плывет по океану тревоги, и при этом его уверенно поддерживают на плаву незримые нити. Никогда это не было столь истинным, чем тогда, когда убедишься в том, что боги совсем ушли.
Подобно орфическим странникам, которые, возвращаясь в видимый мир, приносили с собой метафоры, поэты могут многое сказать нам об этом. В стихотворении под названием «Смерть Бога» Стефен Данн отмечает этот парадокс: невидимые боги находятся прямо под поверхностью видимого мира:
Даже в наступлении смерти неверующий поэт интуитивно ощущает божественную динамику в невидимой сфере:
Пока мы фантазируем о том, что мы строим наше царство осознанных желаний и намерений, смерть вмешивается невидимым тормозом, сея повсюду семена раковых клеток, или она появляется на аттракционах, портя деревянные рельсы на американских горках[262].
А история, которая лишь внешне является нашим прошлым, незримо наполняет каждый момент, пока мы наивно полагаем, что действительно знаем достаточно, чтобы делать правильный, неповторяющийся выбор. А в это время умершие
смотрят вниз сквозь прозрачное днище небесных кораблей, ряд за рядом
