нее. Девушка попыталась загладить свою ошибку, но получилось еще хуже.
– Я не ожидала, что вы так выглядите.
Она не могла понять, почему он изменил свое первоначальное намерение не брать ее к себе, что было тому причиной? Кэти тут же вспомнила сомнения миссис Фостер по поводу его почтенного вида и сходства с Полем. Неужели миссис Фостер предвидела, что он окажется таким высоким, худым, с резкими чертами и пронзительными серыми глазами.
Чарльз Блайт оказался таким мужчиной, каких Кэти редко приходилось видеть. Ему было немногим больше тридцати. Вскоре выяснилось, что терпимость не входила в число его добродетелей. Чарльз Блайт не нашел ничего трогательного в ее порывистых словах. Ему пришло в голову то, что светский такт просто незнаком девушке и что у нее не было случая попрактиковаться в нем.
– В самом деле? А как же, по-вашему, я должен выглядеть?
Она была ошеломлена тем тоном, которым были произнесены эти слова, но тут же поняла, что, несмотря на разочарование, она не должна противоречить ему. Так как, кроме Блайта, у нее больше никого не было в этой новой, неизвестной жизни, которая ждала ее.
– Я не хотела рассердить вас. – Голос у нее дрожал. – Я просто думала, что вы старше.
Наверное, было неразумно делать выводы только на основании внешнего вида. Возможно, он был добр по-своему, иначе не стал бы приезжать сюда, чтобы взглянуть на нее.
– Вы хотите забрать меня с собой, чтобы я жила вместе с вами с Лестершире?
Заметил ли он ее беспокойство, размышляла она, надеясь, что он не понял, что, с ее точки зрения, это было равнозначно тому, что «в шторм годится любой порт».
– Вы считаете, что вам понравится жить вместе со мной? – коротко спросил он, и Кэти с уверенностью поняла, что от него ничего не может укрыться.
– Думаю… что да. – Это прозвучало неубедительно, и снова ее голос слегка задрожал.
Чарльз стоял спиной к окну, и на мгновение взгляд девушки остановился на том, что происходило снаружи. Дождь прекратился, но серая дымка все еще висела над холмами. В этом загадочном полумраке вересковые поля казались мрачными, темными и заброшенными, словно в преддверии зимы. Для обитателей здешних мест при такой погоде они выглядели грозными, но для Кэти всегда были исполнены странного очарования. Они непреодолимо влекли к себе, и она не ведала страха, когда бродила в одиночестве по их печальным просторам. Ее взгляд снова обратился на Чарльза, сомнения неожиданно развеялись; Кэти повторила тихим, но решительным голосом:
– Да, кажется, мне у вас понравится.
После чего она решила, что дело улажено, и поинтересовалась, когда он приедет, чтобы забрать ее. Но не успел он ответить, как очередная мысль пришла ей в голову.
– Вы приехали на машине? – спросила она.
– Да, я оставил ее на… – Он резко остановился, и она недоуменно взглянула на него. – Я оставил ее на обочине дороги, – наконец закончил он спокойным и ровным тоном.
– Вы могли бы подняться до моста Коллдерс, – сообщила она, – но откуда вам было знать об этом. Как это мило с вашей стороны, что вы проделали весь этот путь, чтобы повидаться со мной. Должно быть, это было утомительное путешествие. – Пока Кэти все это говорила, она уже успела заметить, что он не выглядит уставшим. Но возможно, он был одним из тех мужчин, для которых проехать восемьдесят миль – одно удовольствие.
Он не ответил, и Кэти ощутила на себе его придирчивый взгляд. «О чем он думает?» – размышляла она, припоминая, что миссис Фостер писала о ней в письме. Она слегка повернулась, чтобы взглянуть на себя в зеркало, и с недовольством вынуждена была признать, что пожилая женщина была права, когда уверяла, что она выглядит не старше шестнадцати лет. Девушка снова перевела взгляд на Чарльза, пытаясь прочитать его мысли. Последняя надежда человечества – так однажды назвал ее Поль. Он говорил это с нежностью и чрезвычайно гордился ею, считая, что стоит ей немного подрасти, и она будет вылитая мать. Сама Кэти очень сомневалась в этом, так как, судя по фотографиям, ее мать была красавица с тонкими и четкими чертами лица, с высоким и гладким лбом и широко распахнутыми глазами. Кэти еще раз взглянула на свое отражение и досадливо поморщилась. Промокшая одежда плотно облегала тоненькую фигурку; с платья и волос капала вода. Внезапно Чарльз – властно, повелительным тоном – посоветовал ей пойти и переодеться.
– Это не важно. – Она машинально попыталась отлепить платье от груди. – Оно скоро высохнет. – Девушка почувствовала себя неловко, он, наверное, проголодался с дороги, а ей нечего было предложить. – Не хотите ли чашку чая? – неуклюже предложила она.
– Я бы на твоем месте все-таки поменял одежду, – повторил он, но она только покачала головой и взяла чайник с полки.
– Кэти, – крайне мягким тоном повторил Чарльз, – иди и переодень платье.
На пути к двери Кэти обернулась и окинула его гневным взглядом своих огромных глаз. Никто и никогда в жизни ей не приказывал. Поль никогда даже и не пытался ставить под сомнение ее право поступать так, как было ей удобно. Как не посягал он и на свободу окружающих; каждый поступал по-своему, наслаждаясь полной свободой. Для него главным было не встретить препятствий со стороны закона, не связывать себя условностями и не нести ответственности перед окружающими. Если бы она желала переменить одежду, то сделала бы это. Если она решила, что это слишком хлопотно, то и не стоит голову себе морочить. Тем не менее, Кэти простила дяде его настойчивость, так как он не имел возможности ознакомиться с их правилами. Надо бы объяснить ему все, чтобы больше не возникло желания повторять свои ошибки.
– Поль никогда не заставлял меня делать то, что было мне не по душе, поэтому запомните на будущее… – Кэти не стала продолжать, так как что-то подсказало ей, что говорить в таком тоне очень опрометчиво.
Чарльз подошел к камину и стоял возле огня в небрежной позе, но в том, как он постукивал пальцами по каминной полке, читалась определенная угроза, а губы сжались в такую плотную, тонкую линию, что она решила отложить объяснения до более благоприятного случая.
– Это было большим упущением со стороны Поля. – Угроза чувствовалась в его обманчиво спокойном тоне. – Поставь чайник на место и делай то, что я тебе сказал.
На мгновение глаза Кэти дерзко блеснули, но она подчеркнуто послушно поставила чайник и вышла из комнаты. На этот раз она должна повиноваться ему и не спорить, ведь он может и не взять ее к себе. Но при первом же удобном случае она должна серьезно поговорить с ним, так, чтобы он уяснил, что она будет всегда поступать по-своему и не потерпит приказного тона.
Через несколько минут Кэти вернулась на кухню, держа в руках полотенце. Она протянула его Чарльзу и предложила высушить ее волосы, решив, что этот жест убедит его в том, что она не держит на него зла за предыдущий эпизод.
– Поль всегда так делал, – с улыбкой объяснила она. – Сейчас я возьму стул, вам будет удобнее, если я сяду.
– Неужели твой отец позволял называть себя Полем? – поинтересовался Чарльз ледяным тоном.
– Да, – повернулась она к нему, облокотившись на спинку стула. – Я буду называть вас Чарльз, если хотите. Это хорошо звучит, по-товарищески.
– Ты будешь называть меня дядя Чарльз. – Полотенце полетело через комнату; она подхватила его и прижала к груди, недоумевая, что же в этот раз сделала не так. – А теперь сядь на этот стул и послушай, что я тебе скажу!
Кэти сделала так, как он приказал, положив полотенце на колени. Никто никогда не позволял себе причинять ей боль, поэтому для нее было непривычно слышать такой холодный и суровый тон и видеть осуждение в обращенном на нее взгляде. Она припомнила мягкость своего отца и несколько раз взмахнула ресницами, чтобы сморгнуть непрошеную слезу.
То, что сказал Чарльз, не улучшило ее подавленного настроения. Ведь ей придется жить с незнакомцами – двумя женщинами и мужчиной. По долгу службы он живет вне дома – это должно было бы обрадовать ее, но странным образом она не почувствовала облегчения. Чарльз сказал очень немногое о Мойре – своей мачехе, – и Кэти заподозрила, что они не в самых лучших отношениях друг с другом. Берил – дочь Мойры – также жила в Грейндже, доме Блайтов в Лестершире, а старик Стив, бродяга, пригретый отцом Чарльза более двадцати лет назад, по словам Чарльза, любил только «поспать, почитать и поесть».
