Поскольку на лице Касторпа отразилось удивление, незнакомец немедля приступил к разъяснениям.
— У всех студенческих корпораций есть общее свойство: собравшись вместе, корпоранты ведут себя как в хлеву! Этот рев! Эти бесконечные вопли! Вам нравится? Наша немецкая песня не имеет, не желает и не будет иметь с этим ничего общего. Я руковожу здешним кружком «Vogelwander»[17], очень приятно, господин Касторп, Вильгельм Штокхаузен, для вас просто Вилли.
Касторп пожал ему руку — в тот самый момент, когда за столик вернулся Николай фон Котвиц.
— Ну конечно, — сказал барон очень громко, перекрикивая общий гвалт. — Вижу, охота за душами началась! Гляди, — он шутливо погрозил Касторпу пальцем, — закончишь свои дни в отрепьях, с посохом в руке, на большой дороге.
— Лишь бы не с пером в…! — добавил кто-то поблизости.
— С пером в штанах, — докончил другой голос.
Последнее замечание вызвало сущий ураган. Из десятков глоток вырвался оглушительный хохот, кружки застучали по столам. В противоположном углу затянули очередную песню, темой которой было совместное питие. Вилли Штокхаузен, едва кивнув, что могло — но вовсе не обязательно должно было — означать, что он попрощался с Касторпом, направился к выходу, огибая взмыленных кельнеров. Сейчас им приходилось туго: каждый держал в обеих вытянутых кверху руках по подносу, уставленному налитыми до краев кружками, выстроившимися в искусную пирамиду. Кельнеры напоминали циркачей; один — вероятно, чемпион местных ежегодных соревнований — умудрился водрузить на голову третий поднос. Провожая его взглядом, Касторп вдруг увидел в другом конце серого от табачного дыма зала, у самой двери, Вилли Штокхаузена в смешной зеленой шляпчонке с перышком. Уже на пороге он повернулся на каблуках и — на сей раз явно адресуясь к Касторпу — на прощанье помахал рукой.
— Экий прилипала, — поморщился фон Котвиц, покачав головой над кружкой. — Тебе не кажется? Крутится среди нас невесть зачем!
К счастью, в зале снова запели, и Касторп мог, еле слышно подпевая, спокойно допить свою кружку. Больше он пива не заказывал. Под предлогом того, что ему нужно в уборную, не прощаясь с фон Котвицем, он выбрался из-за столика. Ему удалось — вопреки здешним обычаям — расплатиться у стойки и покинуть «Cafe Hochschule»; никто не попытался его задержать. Если, конечно, не считать грозного взгляда наследника престола принца Фридриха Вильгельма — облаченный в мундир местного гусарского полка, тот с олеографии взирал на сплоченное будущее своего великого народа.
Чтобы удовлетворить естественное любопытство читателя, расскажем все-таки, чего избежал наш герой тем вечером. Так вот: во-первых — еще дюжины песен, именуемых буршевскими[18]. Песенная традиция, почти столь же старая, как и наши почтенные университеты, в тот год безусловно внесла в город над Мотлавой свежую, живительную струю, что явно пошло на пользу, например, Королевскому высшему техническому училищу, куда записался Ганс Касторп. Совсем недавно торжественно открытое императором Вильгельмом, оно было — формально — первым высшим учебным заведением этого достойного города с момента его основания, то есть за девятьсот с лишним лет. Далее: кроме живительного духа буршевских песен Касторп избежал также по меньшей мере десяти кружек местного пива, которое — что необходимо отметить — было слабее гамбургских сортов пльзеньского. Чего же еще? Наш герой не слышал речей ни председателя корпорации «Германия», ни председателя корпорации «Пруссия», который воздал должное принципам братства, выпив залпом литровую кружку пива. С легкостью завязываемые знакомства, тосты за здоровье сидящих за соседними столиками, громко рассказываемые анекдоты, похлопывания по спине и плечу новых членов студенческого сообщества — и этого избежал в тот вечер Ганс Касторп. Выйдя из «Cafe Hochschule», он неторопливо зашагал вдоль вековых лип Большой аллеи.
Было уже темно. Влажный воздух принес туман. К осеннему, еще теплому запаху листьев примешивался пронизывающий холод. Касторп не выбирал направления и только через несколько минут понял, что идет вдоль кладбищенской ограды. Редкие газовые фонари отбрасывали тусклый, слабый свет. Касторп был голоден, но идея отправиться в такую пору на поиски ресторана показалась ему еще хуже той, что привела его с толпой студентов в «Cafe Hochschule». «Надо будет поесть сухарей, — подумал он. — Какое счастье, что Шаллейн и сухари положила в багаж… Как же она выразилась? „Неприкосновенный запас, мало ли что“». Ему вспомнился ее саксонский акцент и вечно озабоченное лицо. Наверно, повстречайся они сейчас, она бы воскликнула радостно: «Говорила я?!», хотя, по правде сказать, сухарями и мешочками трав фрейлейн Шаллейн снабдила его на случай несварения желудка, а не из опасения, что ему нечего будет есть.
Скорее услышав, чем увидев замедляющий ход трамвай, Касторп ускорил шаг и пересек пустую мостовую. Уже подходя к остановке — хотя и сосредоточившись всецело на попытке разглядеть номер трамвая — он сообразил, что за ним кто-то идет. Впечатление было такое, будто незнакомый мужчина буквально выплыл из-за кладбищенской ограды, а затем перебежал мостовую исключительно для того, чтобы вслед за нашим героем вскочить на площадку трамвая. Само это, однако, вряд ли бы испугало будущего кораблестроителя. Туман, пустая по случаю позднего часа аллея, кладбище — ничего особенного тут не было. Беспокойство овладело им только тогда, когда, получив от заспанного кондуктора билет, он посмотрел в ту сторону, где уселся незнакомец. Неужто ему померещилось? Что это — осенняя фата- моргана, результат смешения темноты, желтоватого освещения и тумана? Хотя нет, зрение его не обмануло. Это был тот самый рыжеволосый коротышка, который повстречался ему утром возле казарменного плаца. Мерзкая, что ни говори, физиономия. Ну а если он ошибается и между этими двоими нет ничего общего? Вполне возможно, но почему же в душу закралось незнакомое прежде острое чувство тревоги?
Таковы примерно были размышления Касторпа во время первой ночной поездки по Вжещу на трамвае. Он также не мог отогнать странные ассоциации — о них нам уже известно, — навеянные внешностью покойного обер-лейтенанта Вибе. И хотя этим мыслям сопутствовала подсознательная уверенность: «Чушь какая-то, ведь это никоим, да-да, никоим образом не может повлиять на мою жизнь, на мое поведение…» — тем не менее, несмотря даже на эту защитную реакцию, почти автоматически возникшую в противовес царящему в уме тревожному сумбуру, Касторп ощущал растерянность — и не только потому, что вокруг был чужой, провинциальный, плохо освещенный город. Хуже того: он не заметил когда, а точнее, на какой остановке сошел этот тип. Кроме вагоновожатого и кондуктора, в трамвае уже никого не было. Вдобавок ко всему, добравшись наконец до дома на Каштановой улице, Касторп сообразил, что госпожа Вибе не дала ему ключей. К счастью, парадное оказалось не заперто, но у дверей квартиры он почувствовал нарастающее раздражение.
Вначале он легонько постучался — раз, другой. Безрезультатно. Тогда он нажал фаянсовую кнопку звонка, коротко и несмело, будто непрошеный гость. Через минуту снова позвонил, и только тут в квартире послышались шаги. Открывая дверь, девка что-то неприязненно бормотала себе под нос — разумеется, это относилось к нему. Касторп собирался произнести всего лишь одну, естественную в такой ситуации фразу: «Ну, поскольку я не получил ключа…», однако, взглянув на прислугу, онемел. На ней был шелковый, расписанный китайскими драконами халат, впопыхах наброшенный поверх прозрачной сорочки, под которой явственно угадывались пышные ядреные груди. Распущенные мокрые волосы пахли солью для купания.
— Ванная занята, — сказала она, пропуская жильца в коридор. — И еще барыня просят сигару курить при открытом окне!
Вероятно, этим заявлением, которое Касторп счел возмутительным, можно было бы завершить весьма подробное описание первого дня, проведенного им в чужом городе. Однако, учитывая, что ему предстоит проучиться здесь целых четыре семестра и впереди у него совершенно неожиданные события, которые глубоко отпечатаются в его душе, побудем с ним в комнате на Каштановой еще несколько минут. Возмущение довольно быстро улеглось, стоило ему заняться своим туалетом. Моясь в тазу, он кратко проанализировал минувший день. Все бы сложилось иначе, куда как лучше, придерживайся он заранее составленного плана. Не приняв предложения Кьекерникса, приехал бы прямо на Каштановую, где застал бы госпожу Вибе и не слонялся бесцельно по окрестностям, как школяр, прогуливающий уроки. Записавшись никак не позже двух на факультет, он бы отправился в центр и — как планировал — плотно пообедал в Старом городе, в рекомендуемом Брокгаузом ресторане. Одинокая долгая прогулка по берегу
