И словно альт густой и яркийПоет тяжелый их наряд.
В Риме
Как Одиссей к Пенелопе,Своей супруге любимой,Так я возвратился к Европе,Изгнания ветром гонимый.О, древних и вечных камнейСтрана, — привет тебе низкий!Италия, ты дорога мне,Как некто любимый и близкий.Не надо музеев-мумий.Скорее мимо них, мимо!Бродить в толкотне и шумеЖивописных уличек Рима.Какой здесь воздух горячий,Горизонт ничем не задымлен.Здесь всё было так, не иначеИ у древних некогда римлян.Работали, торговали,На улицах весело вздоря,И так же вино попивалиВ тени небольших тратторий.Во фьасках того же калибраБыло так же оно кисловато.И желтые воды ТибраПод мостами влеклись куда-то.Такие ж смеялись лица,Такие ж звенели крики.Хорошо здесь бродить и молиться,О, Боже, Боже великий!..
Месть
Царь в Новодевичий послал монастырьК игуменье, бывшей царице.Врывается в келью покинутый мир.Приказ ей: к Борису явиться.Монахиню-гостью при тусклой свечеВстречают Борис и Мария.Царь в скромном кафтане, царица в парче.Что скажут слова роковые?Под благословенье подходят. «На нас,Мать Марфа, не держишь ты злобы?»— Мирское отвергла я в пострига часИ мне недалеко до гроба.Садятся, заводят степенную речьПро службы, посты, прегрешенья.Но нужно Борису врасплох подстеречьУгрозу и тайну решенья.«Воскрес, слышь, твой Дмитрий? Чай, рада тайкомИ хочешь признать самозванца!»На бледных щеках под ее клобукомОгонь загорелся румянца.«Ну, что ж ты молчишь? Иль не умер твой сын!»И в голосе тихом — угрозы.Чуть слышно в ответ: «Знает Бог то один!»Сдержала усилием слезы.И смолкла и стала смиренно немойПод крики царицы и визги.А в сердце тоска: «Митя, мальчик ты мой!