Теперь я здесь, а мог быть там!Их движет политическая вера,Которую я разделял и сам.Да, та же вера, но другие людиИ дух другой. И ближе мнеВот эти в золоте и лентах грудиВсех тех голов в горячечном огне.Дозирую с умом несчастных вины,Как конституции точил бы параграф.Но не на мне ли вин их половина?Иль перед Богом и людьми я прав?Я не рожден для доли страстотерпца,Когда б фортуна улыбнулась им,Я от всего бы поздравлял их сердца,Служил бы им так, как служу другим.Но не могло быть, не бывает чуда,И я сужу их, справедлив, но строг.Что ж! Верен я себе, я не Иуда.Так хочет Рок: им — казнь, тюрьма, острог,А я — домой, на кресла! Славный поварСготовит завтрак. Высплюсь. А потомНа именины, на раут, на сговорПоеду… Вечером же толстый томОткрою Монтескье иль Филанджера —Забвение и отдых от забот»…И пухлою рукой с фуляром у барьераС блестящей лысины Сперанский вытер пот.
5. Наташа Рылеева
О, кто же милее, проще, скромнее,Яснее милой Наташи.Тепло и светло и уютно с нею,С веселой Наташей нашей.Жила, любила дочку и мужа,Обожала пестрые тряпки,Но казалась самой себя много хужеВ нарядном платье и шляпке.Говорила с ошибками по-французски,Неумеренно сильно картавя,И носила корсет до того уж узкий,Что не стягивает, а давит.Любила сплетни на дамском вечеИ радовалась визитамИ тому, что ее так округлы плечиВ бальном модном платье открытом,А была-то в сущности доброй хозяйкой,Вовсе не Nathalie, а Наташей.Снявши с розовых ручек перчаток лайку,Готовила борщ и кашу.И вдруг свалились так странно, так быстроТакое горе и ужас.И вот Наташа в приемной министраХлопочет за мужа, «за мужа-с!».Постарела сразу, ходит в салопе,Словно выцвела вся мгновенно.«Не тревожьтесь, сударыня, мы ведь в Европе,Милость царская неизреченна».По приемным, по банкам да по ломбардам,Предвосхитивши долю вдовью,Продавала, платила, торговалась с азартом,Исходила верной любовью,Великой любовью к мужу и к Насте,Крошке дочери (кто ее краше),И была в своем безысходном несчастья