яй!' Короче, только-только начав складываться, версия тут же развалилась на множество разноплановых и бестолковых кусочков. Данила понял: в таком 'полуфабрикатном' виде его теорию на строгий Гошин суд выносить не стоит. Если он услышит от Георгия, умного, рассудительного мужика, вполне рациональные аргументы pro и contra, а заодно ехидный разбор ошибок, ему никогда до завершения своего дилетантского расследования не добраться: запал пропадет.
Даня почувствовал, что часть этой версии им фактически придумана: от нечего делать, от невыносимого уныния после Варвариной смерти, от рутинности загородно-идиллического существования. Гибель Варвары никому не приносила больших материальных выгод, не открывала светлых путей и гигантских возможностей. Да, многие члены семьи теперь вздохнут свободнее, можно сказать, практически все. Но подобный повод для убийства — избавление от семейного деспота — покажется жидковатым и неубедительным любому столичному следователю, перегруженному и циничному типу, который одновременно ведет несколько дел и мечтает не перед начальством выслужиться, а лишь побыстрее отвязаться от возложенного на него бремени охраны порядка.
Гоша не осуждал ни Даню, ни Осю с их затеей — ему были ясно видны смешные истоки их усердия. Георгий хотел лишь одного: чтобы мальчики не заходили слишком далеко. Обозрев погрустневшую физиономию пасынка, Гоша пожелал юному следователю не попадаться в ловушку щенячьего восторга, а потом и вовсе сравнил Данилу и его отсутствующего напарника с несносными Ларискиными отпрысками: 'Дайте нам потрогать бабушкин трупик!' После дельного совета Георгий похлопал великовозрастного оболтуса по плечу и повел к столу, накрытому, как и во время завтрака, на веранде.
Глава 6. Лариса отравилась…
Вечер пришел, сделав все вокруг лиловым, душистым и опьяняюще романтическим. Было несколько сыро, и гости с наслаждением натянули джемперы и носки, закутались в шали, но с веранды не уходили. Так хорошо было ощущать свежесть накрытого сумерками сада и луга, холодноватый ветер от реки, слушать тишину… Однако, 'кто скачет, кто мчится под хладною мглой'? Верный муж и хороший парень, конечно же! Ближе к ночи приехал Руслан. Все тут же радостно кинулись ему навстречу и стали расспрашивать, да так заинтересованно, будто Ларисин муж не был в Мачихино года четыре. А Руслан только затем и уезжал, чтобы отвезти Дашу и Настю к своим родителям. Там он немного побыл с бандитенышами и вернулся назад, чтобы Ларисочка не чувствовала себя одинокой. Сразу по приезде Руслан принялся искать свою бедненькую, напереживавшуюся женушку. Ах, лучше бы заботливый муж этого не делал! Потому что результатом неусыпных тревог и беспокойства о душевном состоянии Фрекен Бок едва не стала вселенская (для Изотовых) катастрофа — крушение образцово-показательной семьи, ячейки общества.
Бог весть почему, но все отличницы-активистки внутренне тоскуют по имиджу femme fatale. Пытаясь воплотить этот образ в жизнь, они вечно путают роль роковой женщины с ролью восторженной почитательницы какого-нибудь непризнанного гения. Может быть, у них просто воображения не хватает на то, чтобы эпатировать публику своими умопомрачительными манерами, нарядами, афоризмами и привычками. Тогда они, как рыбы-прилипалы, начинают сопровождать всякого, кому подобные фортели удаются. А может, женщина как таковая для активисток-стипендиаток существо по определению несамостоятельное? И предназначена только для сопровождения мужчины: его-то извечная судьба охотника заставляет искать и находить тропу — со времен Адама, Евы и наскальных рисунков? При таком понимании жизни для всяких Фрекен Бок разница между унылой хорошисткой и эффектной вамп заключена не в них самих, а в их мужчинах. У хорошистки есть хороший парень, зато у femme fatale — целая толпа длинноволосых, сильно пьющих, богемных особей.
Лариску с юных лет мучили честолюбивые замыслы, подобно всем 'правильным' дамам и девицам: ей тоже хотелось быть особенной, выдающейся. Отсюда и рождались воображаемые параллели с несколько истерическим образом Лары из пастернаковского 'Доктора Живаго'. Но… на роль неординарной натуры — храброй создательницы или хотя бы жестокой разрушительницы — Лариса не смела и претендовать. Поэтому единственное, что ей оставалось — это влиться в имидж вдохновительницы, поддерживающей талантливого, но непонятого зрительской массой творца в минуту жизни трудную. Лариса, срисовывая свою молодую жизнь с любимой и уважаемой (когда-то, на заре туманной юности) маменьки, не стала тратить лишних усилий на поиски подходящего для обожания гения и удовлетворилась наличием в доме 'дровосека', осмеянного всеми, кроме Варвары Николаевны. Алексис был вполне длинноволос, богемен, непризнан, а главное, всеяден, то есть неприхотлив в отношении внешности, возраста и социального статуса дам, к нему благоволящих. Чего еще можно желать? Теперь, после Варвариной смерти, Фрекен Бок кинулась грудью на амбразуру, то бишь на маменькиного фаворита. С ним и застал Руслан свою жену упоительным летним вечером.
До этого чрезвычайного происшествия гости успели вновь рассесться на веранде вокруг стола. Слабенький свет настольной лампы, накрытой розовым шелковым платком, деликатно подсвечивал лица, создавая уютную и романтическую атмосферу. Но не успели дамы разлить по чашкам чай и возобновить прерванную беседу, как в саду раздался безумный, бешеный вопль. Присутствующие замерли. 'Как, опять?' — пронеслось в мозгу у каждого. Несколько минут никто не мог даже шага сделать, даже взгляда бросить в сторону жалкого подобия садовой беседки, которое десятилетиями мирно разрушалось среди колючих зарослей, в дальнем углу садового участка. Ведь именно оттуда исходил звук, постепенно оформляющийся из нечленораздельного рева во вполне членораздельные слова, из тех, что не полагалось ни слушать, ни тем более произносить в обществе. Слова служили характеристикой поведения отнюдь не одинокой, глубоко непорядочной, ветреной и невоспитанной особы, которая плохо осознает свои обязанности и не соблюдает правил приличия. Слов было примерно пять. Руслан выкрикивал их то по очереди, то в различных комбинациях, перемежая упоминаниями о своем разбитом сердце и поруганном чувстве. В ходе конструирования этой тирады сидевшие на веранде поняли, в чем суть дела и поспешили удалиться в свои комнаты.
Зоя и Зинаида, крепко сдружившиеся после Варвариной гибели, пользуясь тем, что в распахнутое окно кухни влетает со двора не только вечерний ветерок, но и всевозможные звуки, чинно отправились мыть посуду. Здесь, на кухне, они в изнеможении рухнули на стулья и, давясь смехом, шикая друг на друга, стали прислушиваться к ненормативной серенаде, сымпровизированной Русланом. Мачихинские сыщики тоже наблюдали за развитием сюжета — из окна своей комнаты.
— Слушай, может, их разнять? — с сомнением протянул Ося, вглядываясь в мягкие сиреневые силуэты кустов и беседки.
— Да нет, не стоит, — кратко резюмировал Даня, — Наша Фрекен Бок сама справится. Нет, ты подумай, Алексис уже к Лариске подкатился. Быстро…
— А что? — посмеиваясь, заметил Иосиф, — Ее величество императрица Мачихинская скончались, надо возложить — гм! — надежды на ее высочество. Все лизоблюды так действуют.
— Тоже мне, граф Потемкин-неудавшийся… — и оба расхохотались.
Вскоре мужу неверной Лариски надоела роль акына-матершинника, и он, очевидно, перешел к действиям. Послышались звуки тумаков и оплеух, и из зарослей, быстро-быстро перебирая ногами, выбежал, вжавши голову в плечи, Алексис, следом, тоже почему-то съежившись, выскочил сам Руслан. За ними мчалась, размахивая чем-то в воздухе, разъяренная Фрекен Бок, напоминавшая в тот момент как минимум Брунгильду. Мужики бросились, словно тараканы, врассыпную: Алексис — в дом, Руслан — за калитку. Лариска постояла посреди двора, тяжело дыша и помахивая… выломанной скамейкой, некогда укрепленной в беседке, причем намертво прибитой к стене и к полу. Видимо, эта деталь садово-парковой архитектуры и стала главной свидетельницей недостойного поведения Ларисы и ее избранника. Придя в себя после силовых упражнений и обозрев поле брани (уж извините за каламбур!), Фрекен Бок вдруг жалобно всхлипнула и грустно побрела к дому. Даже циничным родственницам, без зазрения совести подслушивавшим на кухне, стало неловко за свое ехидство, и Зина с Зоей бросились утешать страдалицу, в одночасье покинутую обоими предателями-мужчинами. Скандал закончился, едва начавшись. Все остальные, насколько сумели, приняли вид полного неведения, наподобие трех восточных обезьянок:
