вполне реального родственника Кавалла. Переводчик, которого, как оказалось, звать Теодор, приезжал в Россию несколько раз, но под другой фамилией, не Кавалла — может, материну взял? Сейчас он сидел напротив Сони и слушал ее трепотню насчет того, как хорошо будет объединиться и действовать против Кавальери вдвоем. Представляю, как подергивалось его лицо, а губастый ротик кривила усмешка, но он терпел, даже когда Сонька его явно провоцировала: 'Ваш родственник-педераст нашел для семьи источник доходов — на панели он бы столько не заработал!', 'И вот вы — вымогатель, стали убийцей, повысив свой статус!', 'Веру легко было резать, не тяжелее, чем цыпленка — верно я говорю?'. А я и Данила слушали этот кошмар в соседней квартире, через микрофон. А с нами еще человек сто, и все такие спокойные! Долго еще? Кажется, переходит к делу.
— Может, поговорим о распределении доходов! — наконец-то Федюня, он же Теодор, раскололся.
Уж очень ярко Соня расписала взаимные выгоды: он, дескать, будет иметь возможность не только издали, но и вблизи пугать Кавальери страшным и неотвратимым мщением — а она изгадит жизнь сволочному Франческо, который якобы гнусно с девицей Хряпуновой обошелся — поматросил и бросил. Напирая на необходимость заставить Кавальери платить за старое (я бы даже сказал 'древнее'), Софья вывела сукина сына Феденьку на финишную прямую.
Финансовые подробности, в отличие от кровавых, не вызывают такую опаску, человек о них охотнее беседует. Ему кажется, что от абстрактного разговора о процентах он всегда сможет откреститься: Господь с вами, какие убийства! Мы говорили о закупке котиковых манто на мысе Доброй Надежды! И он раскрепощается… Но эти двое перекрыли все рекорды: они ругались, вырывая друг у друга изо рта каждую лиру — будто Соня действительно собиралась свести в могилу Кавальери-старшего и обломать рога Кавальери-младшему, а Федька не собирался прикончить чертову русскую сучку Соньку Хряпунову.
Софье перед засадой было строго-настрого наказано якобы случайно упомянуть, что документы здесь, в квартире. Тогда ей не миновать очередного покушения. Федора трудно считать умным преступником — он должен купиться, и его возьмут на месте преступления. Тогда налицо все основания для взятия под стражу гражданина Италии — редиски, нехорошего человека. Теодор, конечно, подозревал неладное: проверил все помещения в квартире, заглянул в сортир и в шкафы, встал на карачки и заглянул под кровать, и все эти действия комментировал нежный Сонькин голосок. Но вот о жучках он, похоже, не подумал. А зря!
Уф-ф! Про деньги, похоже, договорились. Софья настояла на семидесяти пяти процентах. Он не может на такое согласиться. Сейчас, сейчас он ее… Молчание. Долгое, душное, каменное. Кресло скрипит — он встает. Грохот! Столик упал! Бедный Сонин ковер — белый, шерстяной, даже Прудоном не тронутый! Ведь на столе-то кофейник стоял… Шипение. Душит он ее, что ли? Точно, душит! Хрип, писк, дышит кто-то — тяжело, прерывисто. Что же они медлят! Он ее убьет!!!
— А-а-а-а-а-а!!! Порка Мадонна-а-а-а-аа!!!
Опять грохот! Новый вопль! Ур-ра-а-а-а! На аборда-а-аж!
Ворвавшись в квартиру после Кубытьки и его парней, мы увидели прижатого к полу Теодора. Наручники уже были надеты, и здоровенный спецназовец пытался оторвать Прудона, намертво впившегося в Федюхин загривок. Шерсть на верном защитнике любимой хозяйки стояла вертикально, зубы заклинило на ухе обидчика, словно у Тайсона, а Теодор ругал Мадонну на все корки и тоненько подвывал от боли.
Наконец, Соне удалось снять шипящего и свистящего от ненависти кота и унести на кухню. Мы с Данилой и Франческо, который все эти часы ничего не понимал, а только трясся от ужаса, пошли за ней. Обалдевшая Сонька заразительно хихикала, а мы с Данилой ей вторили — и хохотали, пока Франческо не обругал. Мы по интонации поняли его отношение к нашей тупости — сам он хлопал Софью по щекам, поил водой, вытирал ей мокрый от пота лоб. Тут и мы сообразили, что девушка в шоке и тоже приняли меры — нашатырь, все та же вода, кудахтанье… Вы слыхали, как кудахчут мужики?
А через некоторое время зашел Кубытькин, с уважением покосился на кота и сказал:
— Боевая зверюга! Как звать?
— Мухтаром! — гаркнул я, молодцевато вытянувшись в струнку, за что и получил по шее сразу с двух сторон — от Сони и от Данилы.
— Извините, он у нас с детства прихварывает, — съязвила Соня и ответила, — Кота зовут Прудоном. Вы во всем убедились? Теперь верите нам?
— В общем и целом, — хмыкнул майор, — Еще всем троим показания дать надо…
— Конечно! — хором заверили мы.
Кубытькин посмотрел на нашу четверку, снова хмыкнул и ушел вслед за своими орлами.
Оставшуюся часть вечера мы убирали разгром в комнате, а Соня рассказывала, как Прудон спланировал со шкафа на спину Теодору, когда тот схватил ее за горло, и фактически спас жизнь своей 'мамочке'. Франческо глупо слонялся по дому то с одним, то с другим предметом, не зная, куда их все девать. Потом мы пили кофе на кухне, и Софья, глядя, как я прикуриваю от зажигалки, вдруг сказала:
— А кстати, дай-ка ее мне!
Я протянул ей пластиковую трубочку с синим огоньком, а Сонька почему-то встала, потом козой прыгнула на подоконник… Мы остолбенели. Я хотел заорать: 'Держи ее!', но только сипел. А эта зараза по локоть сунула руку в вентиляционное отверстие и вынула ветхий клочок. Потом торжественно вернулась на свое место, вынула из моей окоченевшей руки зажигалку и запалила проклятье рода Кавальери ярким пламенем. Когда оно догорало в пепельнице — а мы таращились на это зрелище как зачарованные, Софья произнесла:
— Это, конечно, не совсем то, что в камине, но кадр получился удачный? А?
Тут Франческо кинулся к ней и подхватил свою спасительницу на руки… Мы вышли на цыпочках, а Прудон лежал на стиральной машине, смотрел на эту пару и нахально улыбался, как только коты умеют — толстые такие коты.
Эпилог
Вот, собственно, и все. Алессандро Кавальери, когда поправился, благословил сына неординарной фразой про то, что судьба Кавальери — безумно влюбляться в Хряпуновых. И хорошо, что на сей раз это девочка, а не мальчик, да еще такая оборотистая девочка. Последнюю часть благословения Франческо и Соня решили не обсуждать — последствия ушиба, мол. Данька глубокомысленно заметил, что дедуля будет дуться на безденежную русскую невестку, принесшую больше хлопот, чем дивидендов, до первого внука — или внучки. Такого толстого, розового, слюнявого существа, у которого попа в складочках и скверные манеры за столом. При виде этих ужасных крикливых созданий тают все дедушки в мире.
Проводы вышли радостные, хоть мне и было слегка тоскливо. Сонька только-только уехала, а я уже по ней скучал. Возвращаясь из аэропорта, Данила остановил машину перед салоном свадебных платьев и кивнул на витрину:
— Гляди! А?
Я посмотрел на манекен, похожий на Монблан взбитых сливок, и спросил:
— Ты что, думаешь, Соня во Флоренции получше платья не найдет?
— Я не для нее. Я для тебя! Надо же наряд подобрать? Ты же подружкой невест будешь — и Сони, и Элеоноры! Так? Пупсик, тебе пойдет розовое!
Вот гад! Ну, ты меня достал! Убью!!!
