– Цыгане ничего не делают за так, – хрипло прошептал он.
– Что я могу дать тебе?
Он прижал ее ладонь к своей груди и, наклонившись, припал к губам Карен.
Ее податливые губы раскрылись навстречу его настойчивому рту, и она ответила на поцелуй. Она чувствовала бешеное биение его сердца, да и ее собственное сердце готово было выскочить из груди.
Внезапно Нико оборвал поцелуй и отшатнулся. Позабыв, что все еще держит Карен за руку, он сжал ее пальцы так, что они даже побелели.
– Не искушай меня, принцесса, – с трудом произнес он. – Это уже не сон и не фантазия, это реальность.
– Ты же обещал, что до тех пор, пока мы на острове, ты будешь для меня всем.
– Я сделал ошибку. Ты не отвечаешь за свои желания. Пока ты все не вспомнишь, ты не сможешь понять, чего ты действительно хочешь. Пока же ты не осознаешь и не контролируешь свои действия. Почему ты бросилась под машину, скажи мне, Карен?
– Я не знаю. Не помню. Телефонный звонок, а потом твой голос – вот и все мое прошлое.
Он еще сильнее стиснул ее руку.
– Ты делаешь мне больно.
Он виновато погладил затекшие пальцы Карен.
– Прости, я не нарочно. Я очень сильно переживаю за тебя. И хочу помочь тебе.
Карен доверяла ему. Безрассудно и слепо, не подвергая его слова и действия ни малейшему сомнению. Она верила в него с того самого момента, как он стал частью ее снов. Между ними установилась какая-то почти мистическая связь.
Даже когда до ее затуманенного разума наконец дошло, что Нико действительность, а не призрачный мираж, готовый растаять в любое мгновение, она не захотела расстаться ни со своими мечтами, ни со сказкой, которую Нико придумал для нее.
– Расскажи мне обо всем, что ты помнишь.
– Да ведь я ничего не помню, совсем ничего. Только какие-то обрывки, клочки прошлого, да и то слишком смутные и тусклые.
– Все равно расскажи мне, – настаивал Нико.
– Кажется, я помню свою мать. Когда я была ребенком, ее вечно не было дома. По-моему, она не была особенно счастлива. Ей не нравилось жить в… – Карен замолчала и нахмурилась. – Я не помню, где мы жили. Я даже не помню, где жила сама.
– В Нью-Йорке ты снимала квартиру, а про Миннесоту я ничего не знаю. Я сейчас подумал, что, может, надо было съездить к тебе домой перед нашим отъездом, хотя… тратить на это время, с преследователем на «хвосте»…
– Он назвался репортером.
– Репортером? Ты помнишь, о чем вы с ним говорили?
– Нет. Вернее, да. – Образ высокого худощавого мужчины на какую-то секунду возник у нее перед глазами, но потом так же быстро исчез, как и появился, не оставив следа. Она попыталась вспомнить его лицо, но не смогла. – Не помню, – наконец призналась она измученным голосом.
От напряжения у нее разболелась голова. Рядом с Нико она ни о ком не могла думать, кроме него.
– Наверное, это все еще травма дает о себе знать. Ничего не могу вспомнить. Только твой голос, когда ты говорил со мной еще там, в больнице. Ты – единственное мое воспоминание. Пожалуйста, не заставляй меня больше вспоминать.
Он молча посмотрел на нее.
– Хорошо, – проговорил он наконец, выпуская ее руку из своей. – У нас еще есть время. Не бойся, я тебя не съем. Пока, по крайней мере. – Нико решил развеселить погрустневшую Карен. – По твоей ладони я прочитал, что ты прекрасно готовишь, а я люблю поесть и не хочу расставаться с поваром, который будет мне готовить вкусные завтраки, обеды и ужины.
Поковыряв вилкой в недоеденном омлете, Карен откинулась на спинку кресла.
– Кто-то заставил тебя страдать? Тебе причинили боль, принцесса?
– Нет, – машинально ответила она, – не мне.
Ответ сорвался с ее губ абсолютно неожиданно, но она знала, что это правда.
– Я уже ничего не знаю, Нико, ни в чем не уверена, – произнесла она устало, – но вполне возможно, что тот, кто гонится за мной, теперь разыскивает и тебя тоже. Я чувствую, что отсиживаться где-то, скрываться – не по мне, и раз я уехала из Миннесоты, на то была веская причина.
Наступила тишина. Только ветер выл снаружи, налетая на стены, пытаясь забраться внутрь.
Нико и сам уже понял, что Карен сильная натура. Женщину, которая, едва держась на ногах, настаивает на том, чтобы идти самостоятельно, не так легко испугать.
– Я думаю, с одним репортером, если нужно, мы справимся. – Он поднялся и подошел к окну. – Но сегодня вечером битва нам не грозит. Пока шторм не закончится, никто не сможет попасть на остров.
– У меня уже глаза слипаются, – призналась Карен.
– Сегодня мы поспим на полу. Я постелю матрасы. А завтра, когда дом достаточно прогреется, поищем спальни.
– Спальни? Отдельные? – Карен лукаво посмотрела на него. – Но ведь мы же любовники.
Она флиртовала с ним. Подстегивала его воображение, используя тот же прием, который он применил в больнице.
– Это было во сне, Карен, – произнес он с трудом, едва владея собой.
– Я знаю и очень сожалею об этом. – Она скрестила руки, сжала локти пальцами. – Единственное, о чем я мечтаю, так это чтобы кто-нибудь обнял меня покрепче сегодня ночью. Ты обнимешь меня, согреешь?
Она знала, что Нико не сможет устоять. Что же еще он мог ответить, кроме: «Я постараюсь»?
7
Нико постелил на полу два матраса и накрыл их пледом, сверху принес подушки и одеяла.
Сняв ботинки, Карен забралась под одеяло и стала устраиваться поудобнее.
– Я ожидала увидеть золотистые песчаные пляжи, – мечтательно произнесла она. – Но снег – это тоже достаточно романтично.
– Хорошо там, где нас нет, – лаконично заметил Нико.
Он задул свечу и подбросил поленьев в камин. Вид, открывающийся из окна дома, напоминал черно- белую гравюру. Темные ветви деревьев, опушенные искрящимся снегом, четко вырисовывались на фоне бледного лунного диска. Ветер гонял над землей обрывки серого тумана.
Нико отошел от окна и оглядел темную комнату. Поленья в камине занялись и тихо потрескивали, рассыпая вокруг огненные искры. Дальше тянуть было бессмысленно, и Нико со вздохом направился к импровизированной кровати на полу.
– Если ты не захочешь обнять меня, я пойму. – Карен отвернулась от него. – Двадцать лет никто не пел мне колыбельных, я уже взрослая девочка.
– А что тебе пела на ночь твоя мать? – спросил Нико, растягиваясь на матрасе.
– Мне пел папа. Он пел ирландские колыбельные песни.
– А что сейчас с твоим отцом?
После небольшой паузы Карен произнесла:
– Он погиб, когда мне было восемь лет. Его раздавило комбайном.
– Значит, он был фермером?
Карен ответила, но ее голос прозвучал неуверенно.
– Я… я не знаю. Наверное.
