Недоговорив, Черкасов бросился к озеру и побежал по отмели, как и в прошлый раз, поднимая вокруг себя брызги.
Нечаев выстрелил, почти не целясь.
Черкасов взмахнул руками и кубарем полетел в воду. Вскочил и побежал опять, но как-то странно боком, задирая одно плечо выше другого. Правая рука его беспомощно болталась.
Да-дахх-х!!- снова раздался выстрел, и на этот раз Нечаев разглядел красную взвесь, вырвавшуюся из бока бегущего арестанта.
Черкасов упал вновь, барахтаясь на краю отмели.
Нечаев вытер ладонь о полу гимнастёрки, несколько раз сжал и разжал пальцы и опять вскинул автомат.
Черкасову удалось столкнуть себя с мелководья, и он медленно, то и дело исчезая под водой, поплыл вперёд, сильно забирая вправо.
Когда его голова в очередной раз показалась над поверхностью воды, Нечаев, тщательно прицелился и выстрелил ещё раз.
***
– Закемарил, что ли, зёма?
Нечаев, разлепляя веки, вскинул голову.
В шаге от него, прыгая на одной ноге, вытряхивал воду из уха Черкасов.
Взглянув на часы, ефрейтор понял, что минут десять он проспал сидя, оперевшись на автомат...
...По обшарпанному, в старых и глубоких царапинах дереву приклада деловито сновало несколько рыжих муравьёв...
...Стряхнув их осторожными движениями пальцев, Нечаев с трудом поднялся на затёкших ногах...
- Пора, - расклеивая пересохшие губы, произнёс он.
Птица
Да рассказывать, в общем, и нечего. Вы ж всё знаете уже. Я у вас какой по счёту? Ну, по этому делу который проходит? Вы скажете, тоже: «Пока в качестве свидетеля»: Я больше на потерпевшего похож - нога-то, вон как: Закурить можно? Ага, спасибо. И зажигалочку. Благодарю. А свидетель из меня, честно, никакой: Там ведь, гражданин следователь, до меня уже вам всё рассказали, как дело было. Нам теперь что будет за это? Да уж, следствие покажет, суд решит: Это точно:
Ну, я Птицу на гражданке не знал совсем. Виноват, Птицына Сергея. А можно, я как привык буду его называть, а? А вы там в протоколе пишите полностью, как положено. Я вот от вас только и узнал, что его Сергеем зовут. Ну, да, звали:
Я так понимаю, что вообще никто из наших с ним знаком не был. Странно, город у нас маленький, должны были бы: хотя бы знакомых общих: А так - никто его не знал.
Да он и неприметный такой был. Я бы на него внимания совсем бы не обратил, если бы рядом, на сборном ещё, вместе не ночевали. Я тогда посмотрел - лежит такой, пацанчик тихенький, курточкой своей, штормовка брезентовая у него была, накрылся с головой: Прапора какие-то ночью приходили, шарились по сумкам у нас: Как зачем? Водку спрашивали, закусь искали. Обычное дело, на сборном-то: О чём я? А, ну да. Прапор один с него кутку стянул, на пол бросил, и пинает его, по ноге, мол, пузырь есть? А Птица - я тогда, конечно, не знал ещё, что это он, - молча куртку поднял, накрылся снова, и спиной к прапору тому повернулся. Даже не послал, ага: Хотя многие не посылали. Боялись. Ну, конечно, как голяком побегаешь перед всеми, по врачам разным, как поорут на тебя со всех сторон, а то и пендаля отвесят, по голой жопе- то: Извините, гражданин следователь.
Ну, прапор его не тронул, к другому перешёл. Ну да, ко мне. Тушёнки банку взял у меня. Да не в этом дело. Я вот тогда ведь ничего в Птице не почувствовал такого: А должен был бы: Людей хорошо знаю. У нас в городке без этого не выжить. Если ты пацан, а не кацан-мацан какой, то это сразу читается. По глазам, по одежде: Хотя какая там одежда у нас была, рваньё да тряпки: У Птицы, кстати, ещё ничего ветровка была. Её потом у него забрали, в части уже. Там такое было - цирк просто! Нас пока в бане стригли-мыли, «старые», как крысы, отовсюду поналезли. Окна высокие в бане были, они один другого подсаживали и прямо через окно нам шипели, типа, кидай шмотьё сюда. Ну, кидали им. Нам-то вроде как не скоро понадобится.
Некоторые домой отправить вещи хотели. Выдали мешки им такие, из простыней будто сшитых, и ручку, адрес написать на них. Только хуя с два куда посылки эти отправили: Извините, гражданин следователь. Мы ещё возле бани строились, чтоб в казарму идти, ну, в учебную нашу, карантинскую: а они уже в предбаннике мешки эти драли, только треск стоял.
У нас в карантине девять сержантов было. Ну, да вы знаете. Ещё сигаретку можно? Вот спасибо, не курил два дня: Вы-то, вижу, не курите, гражданин следователь? И правильно... У меня вот тоже мама не курит: Извините, это я так:
Девять их было. Откуда набрали только таких: Мы, как хари их увидели - так всё, скисли сразу. Даже Грымов. Здоровый такой пацан, с Силикатки, я на районном махаче видел его, дело знает - и тот затух.
Старшим у нас был Сергеев, с Воронежа, старший сержант. И дружки его, сержанты Гайнутдинов и Харитулин, откуда-то с Волги. Им всем до дембеля полгода оставалось. Нет, этим троим. Другие, младшие сержанты которые - кому год, кому даже полтора. Те ещё хуже бывали. Зимин, Растокин, Кулик, Егоров с Матецким: Кто ещё: Сорока, Сорокин то есть. Редкое чмо. «Фотографии» любил делать. Это когда в грудь бьют, по пуговице, чтобы она на теле отпечаталась. К стенке специально поставит, чтобы, когда отлетаешь, ещё и головой стукнуться.
Не, Сергеев нас не трогал. Говорил, мараться не хочет. Типа, нас бить - как говно пинать. Так и говорил. Про говно он любил завернуть. Выстроит ночью всю роту в коридоре, и лекцию читает. О чём? Да всё о том же - что мы не люди, и даже не солдаты, а говно, и даже не человечье, а кота сифилисного. Я уж не знаю, почему именно сифилисного. Да он много чего говорил. И повторять заставлял. Да мне перед вами неудобно. Вы хоть и следователь, майор, но женщина всё же... Виноват. Ну, скажет нам, например, что мы не люди, а бородавки маминой пиписи, а мы всей ротой: «Так точно!» орём, и повторяем за ним хором.
Или индивидуальные занятия проводил - выставит кого-нибудь перед строем, и называет его по- всякому. Ну, там «жадным членососом», или «пидором синегубым». Я уж не знаю, выражение такое просто, наверное. Ну вот, обзывает он, значит, кого-нибудь: Что? Да, пару раз и меня выцеплял. Да ни за что, на кого взгляд упадёт, того и вытаскивал.
И вот стоишь перед всеми, слушаешь, как тебя обкладывают, и повторяешь всё. Не просто повторяешь, а орёшь во всю глотку.
