него выйти на так называемый высший свет города. Он и показал мне невзрачную худенькую девушку, прогуливающую собаку, и сказал, чья она дочь. На следующий день я позволил собаке прокусить мне руку. Хозяйка бульдога так испугалась за меня, что хотела вызвать «скорую помощь». Я объяснил, что нахожусь в самовольной отлучке, не имею права попадать в больницу. Пришлось ей делать мне перевязки у себя дома. Через два дня она уже была влюблена в меня, через два месяца – беременна. А собака сдохла через две недели после нашей свадьбы. Жена подозревала, что собаку отравила соседка с первого этажа.
Я закуриваю сигарету и спокойно наблюдаю, как жена корчится на диване. Она часто хвасталась, что ее ни разу в жизни не били. Приятно хоть в чем-то быть первым. Вскоре ей полегчало – заплакала. Пусть поревет: слезы – вата души, которая помогает женщинам безболезненнее втиснуть в душу большую и колючую новость, как горькую, так и сладкую. Жена прямо исходит ватой. Надо помочь своей лучшей половине упаковать обиду. Секс – самое эффективное успокоительное средство. Не столько сам процесс, а осознание, что тебя хотят, а значит, не все потеряно. Я тушу сигарету, беру жену на руки и переношу на кровать. Можно было и на диване успокоить, но предел желаний любой женщины – чтобы любимый мужчина поносил ее на руках. Не хотят понять, что в большинстве случаев это делают не от избытка любви, а от желания похвастаться.
Успокаивание жены получилось на удивление приятным для обоих. Я никак не разучусь поражаться умению женщин подстраиваться под мужчину не только характером, но и чувственностью и даже телом. Особенно хорошо со мной это получается у жены. Все-таки есть природная мудрость в браке. И, видимо, недаром моя жена – именно эта женщина.
Я лежал на спине, расслабленный и довольный. Жена прижалась носом к моему плечу и положила руку мне на загорелую грудь. Казалось, что белая женщина обнимает негра. Интересно, о чем сейчас думает? Прикидывает, как рассчитаться за удар? Вряд ли. У меня есть подозрение, что давно хотела попробовать это удовольствие в моем исполнении. Скорее всего, ни о чем: счастье и думы несовместимы. Просто радуется, что неприятности кончились так быстро. Ну, допустим, не все...
– Слушай и запоминай, – говорю я строго. – Веди себя так, будто отца действительно сняли на время, чтобы перевести с повышением в Москву.
– Но его и правда... – начала она без былой уверенности в голосе.
– ...Будто его действительно, – перебиваю я, повторяя, – заберут в Москву. Ты должна казаться счастливой и уверенной в завтрашнем дне. Сумеешь?
– Угу, – мычит она и сильнее прижимается ко мне.
Так понимаю, что папины дела ее интересуют постольку поскольку, а для счастья ей надо, чтобы рядом был я. А ведь она до сих пор меня любит. Давно поняла, что женился на ней по расчету, а все-таки любит и уверена, что и я люблю ее. Может, она и права.
– С капитанством придется подождать, – сказал я, – пока не забудут о моей былой силе.
– Ты же сам не захотел.
– Что?
– Ну, капитаном. Если бы не пошел в рейс, уже стал бы. Папа договорился в октябре, – сообщает она.
Я рывком сажусь и поворачиваюсь к ней. Жена зажмуривает сильнее глаза – даже щеки начинают дергаться – и прикрывает голову рукой. Ой, не первый я ее бил, есть у нее опыт!
– Почему не сказала тогда?!
– Я хотела... Ты же на кухне закрылся, – бормочет она.
Я матерюсь про себя и снова ложусь. Так мне и надо, дураку, чтоб не занимался благотворительностью!
– Я пыталась с тобой поговорить, стучалась несколько раз, помнишь? – уже смелее напоминает жена. – Папа звонит, спрашивает, а я не знаю, что ему сказать. Потом сказала, что ты согласен, а ты в рейс ушел. Ничего, скоро опять...
– Заткнись! – советую я.
Совет мой принимается беспрекословно.
Все, что ни есть, должно быть к лучшему. Надо только уметь найти хорошее во всем. Ну, догулял бы я отгулы и начал сдавать экзамены на капитана. Получилось бы, что к поездке в министерство (каждый капитан загранплавания утверждается министром при личной встрече) тестя бы скинули. Звонок из пароходства в Москву – и уже никогда не бывать мне капитаном. Однажды был случай, когда кандидат в капитаны споткнулся о ковровую дорожку в кабинете министра. Говорят, даже не на правую, а на левую – к счастью – ногу. И все равно министр перенес беседу на следующий день. До сих пор этот день не наступил: флотские – народ суеверный. А может, и действительно, повезло кандидату, ведь судно, на которое его метили, через полгода село на камни при входе в югославский порт, а капитан, само собой, – в тюрьму.
– Придется на годик лечь на дно, – делюсь я мыслями. – Отгуляю отпуск, возьму прошлогодние недогулянные отгулы, потом потяну с ежегодными экзаменами, потом... можно заболеть чем-нибудь – поможешь с больничным?
– Угу.
Двусмысленное обещание. Ну ладно, не до мелочей.
– Думаю, к тому времени у многих пропадет желание расправиться со мной, а там, глядишь, и Андропов сковырнется.
– Папа говорит...
– На папу надейся, а сам не плошай, – сказал я. – Хватит о делах, спать хочу.
– Спи, – разрешает жена.
– Напомни, когда проснусь, что позвонить надо.
– Кому?
– По междугородному, Вовкиной матери. У меня есть для нее приятная новость.
– Ой, чуть не забыла! Она тебе сама звонила на той неделе. Странная какая-то...
– Что она хотела? – перебиваю я.
– Ничего. Я же говорю: странная какая-то! Я спрашиваю ее...
– Короче! Что она сказала?
– Ничего. Поздно, мол.
– Что – поздно?
– Не знаю. Говорит, передайте, что поздно уже. И все.
Поздно уже – в эти два слова помещаются два характера: и сына, и матери. Значит, он не писал прошение о помиловании. Наверное, счел, что невиновного не имеют права миловать, а она после моей телеграммы нашла силы еще раз пережить смерть сына.
Вот и попробуй теперь заснуть!
34
От неприятных раздумий меня спас звонок капитана. Всхлип, с которого он начал свою речь, был похож на сигнал «СОС».
– С катера передали, комиссия едет из пароходства! Из-за той сволочи, третьего механика! Вот так вот!
– Ничего страшного, отобьемся! – успокаиваю я. – Главное, не падайте духом.
Мне приятно советовать, приятно, что кому-то хуже, чем мне.
– Ну, я не знаю! – бросает капитан свою коронную фразу и сразу же – трубку.
– Вставай, – говорю жене, – пойдем встречать мое начальство. И не забывай, что ты счастлива!
– Не забуду, – улыбаясь, отвечает она и уходит в душ.
Во второй половине дня распогодилось, и на правом, подветренном, борту, где стоим мы с женой,
