ни одного глотка воды, ни одного сухаря, тем более ни одной банки консервов!..
После командира полка говорил помполит Масько:
— Мы ведем борьбу с басмачами в тревожное время. Классовая борьба разгорается не только у нас, в Средней Азии, но и во всем мире. Если здесь все еще пытаются действовать недобитые контрреволюционеры, байско-ханское охвостье, то на западе поднимает голову молодое, но уже требующее крови и жизненного пространства — самое уродливое детище империализма — фашизм. В Германии льется кровь. Тюрьмы забиты коммунистами. Наши немецкие товарищи по классу ведут неравную борьбу против ставленников мирового капитала. Поэтому, товарищи, я предлагаю, взяв на себя самые высокие обязательства ударников соцсоревнования и назвать наш отряд — отрядом имени Германского пролетариата.
После того как единогласно было принято это предложение, выступал секретарь партбюро полка Быба, другие командиры и бойцы. Потом слово взял врач полка Хорст.
Масленников знал слабость врача к художественной литературе. Очень может быть, что Хорст втайне мечтал стать журналистом или даже писателем. Во всяком случае его увлечение «писаниной» делу не мешало, а иногда и по-настоящему помогало. Брался он за все: изучал и записывал историю края, работал над летописью полка, с такой же охотой участвовал в устной сатирической газете. Бойцы уже хорошо знали его. Едва Хорст взял слово, тут же наступала полная тишина.
— Сегодня я выступаю «от имени и по поручению», — сказал Хорст. — К нам в редакцию устной газеты поступило письмо. Вместо подписи по неграмотности приложено копыто. Написано: «Мы так же знаем ваши клички, как и вы наши. Зовут вас Богачук, Криулин, Черевко. Если вы учите нас ходить под седлом и выполнять всякие команды, то почему не научите своих солдат Голобородько и Полехина не набивать на наших спинах шишки. Нет у них даже конской совести. С конприветом Гнедко, Годовой…» А вот еще письмо, подождав, пока прекратится смех, стихнут реплики, продолжал Хорст: «Убитая горем граната извещает родных и знакомых, что ее потерял хозяин и сам потерялся, стыдится признаться. Просим найти хозяина и сообщить в редакцию».
Хорст читал еще объявления устной газеты о том, как радист Осипов улетел в эфир, а винтовку забыл на грешной земле в поселке Полторацком. Пришлось старшине брать эту винтовку, а бойцу-радисту сделать внушение: «Нельзя, товарищ Осипов, менять на полеты в эфир боевую технику, из которой ты должен уничтожать классового врага!..»
Слушая выступления командира и бойцов, врача отряда Хорста, Масленников думал об одном: как обеспечить отряд водой перед боем. И едва ли он думал о том, что не пройдет и десяти лет, как ему придется возглавить не полк и не бригаду, а дивизию, армию, фронт и насмерть биться в сражениях огромного масштаба с тем самым германским фашизмом, о котором говорил сейчас на митинге в пустыне помполит Масько. Все его мысли были направлены на одно, такое незаметное в обычной повседневности и такое необходимое для самой жизни вещество, как вода.
После митинга, так и не дождавшись караванов, выехали в направлении колодца Бал-Кую. Положение резко изменилось: Классовский напал на след банды, а это значило, каждый час может начаться бой, и еще это означало, что проблема обеспечения водой с каждым часом становилась все катастрофичнее.
ЖАЖДА
Из отверстия колодца с таким обнадеживающим названием, как «медовый», подозрительно несло зловонием, доносилось приглушенное покашливание спустившегося туда старшины проводников Кабула. Дернув за веревку, он дал сигнал поднимать его наверх, хотя спустился всего на какой-то десяток метров, и очередной погонщик, как бойцы в шутку называли верблюдовожатых — «верблюжий шофер», погнал «тягло» от колодца.
Сначала в черной дыре, над которой кто-то еще в давние времена положил на козлах толстый ствол саксаула, показалась тюбетейка, ловко сидевшая на вытянутой вверх седой голове Кабула (папаху-тельпек Кабул предусмотрительно снял перед тем, как спускаться в колодец), затем и сам знаменитый проводник, «король песков».
Стоявшие поблизости красноармейцы бросились, чтобы помочь старику выбраться на поверхность (Бы- ба удерживал другой конец веревки, подстраховывал его), но проводник с неподдельным ужасом замахал руками, давая понять, чтобы все отошли подальше. Тик совсем перекосил его лицо.
С помощью переводчика Масленников понял: проводник боится, что старый колодец, который несколько лет никто не ремонтировал, обвалится и похоронит его на сорокаметровой глубине вместе с кизиласкерами.
— Отойдите от колодца, — скомандовал Масленников, и сам помог Кабулу встать на ноги.
Тот отряхнулся и безучастно сказал:
— Су ек.
Всем и без переводчика было ясно, что «воды нет». «Екто ек, — передразнил Кабула Быба, — а почему ты не полез до самого дна? Чуть опустился, и давай веревку дергать, чтоб тащили наверх?» — «Воздух плохой, можно задохнуться. Если ты такой смелый, сам полезай», — ответил Кабул.
Быба тут же принялся сбрасывать с себя гимнастерку, отдал поясной ремень и документы, всякую карманную мелочь стоявшему тут же командиру дивизиона Самохвалову, а Масленников исподволь окинул взглядом свое, расположившееся вокруг колодца в некотором отдалении истомленное зноем и жаждой войско: исхудавшие, почерневшие от зноя и ветра лица, налитые кровью глаза, потрескавшиеся кровоточащие губы. Лошади стояли, опустев головы под палящими лучами солнца, раскрывая от жажды пасти, высунув набок черные вспухшие языки. Его собственный Пират смотрел такими печальными глазами в лицо, тянулся сухими губами к фляге, что командир полка не выдержал, отвел взгляд.
Быба уже обвязывал себя веревкой, усаживался на перекладину.
— Су ек, бу майды, — снова сказал проводник:
— Воды нет и не будет, — перевел Быба. — К вечеру, старина, будешь пить из этого колодца чистую «су».
— Я тридцать лет вожу караваны в пустыне, — с достоинством сказал Кабул, — не знаю случая, чтобы колодец отрыли за три дня. Надо восемь дней — десять человек.
— Это вам надо восемь дней, а нам надо скорей, восемь часов, — уже спускаясь в колодец, парировал Быба. — Знаешь, как наш любимый вождь сказал? Нет таких трудностей! Вот мы и оправдаем его слова!
— Скажи, Кабул, — спросил Масленников. — Что легче, этот колодец откопать или новый вырыть?
Старик подумал и сказал:
— Этот скорей…
На лицах проводников унылое равнодушие, никто не верит в успех дела. От ближайшей рощицы саксаула донесся возглас:
— Врача!
Распоряжения отдавать не надо: там уже хлопочет Хорст с лекпомами… А ведь еще не только в бой не вступали, до противника не дошли.
— Самохвалов, — вызвал он командира дивизиона, — что там с колодцем?
— Товарищ командир полка, — официально доложил Самохвалов. — Первый взвод организовал ударную бригаду. Быба спустился на дно колодца, прислал записку: «На дне колодца два дохлых верблюда. Воды кет, но считаю, отрыть можно».
Как раз в это время с помощью веревки и тягла, в виде верблюда, бойцы вытащили из отверстия колодца дохлого собрата «корабля пустыни». Вокруг распространился ужасающий смрад.
«Не задохнулся бы там Быба», — невольно подумал Масленников. Но тут второй верблюд, едва показавшись из отверстия, стянутый веревкой, переброшенной через укрепленный поперек ствол саксаула, лопнул над колодцем. Смрад стал нестерпимым.
