навзничь, уставя вверх довольно солидное брюшко: черная майка обтягивала толстое потное брюхо. Странное чувство овладело им, будто толстяк в камуфляже не был мертв — просто лежит без движения человек, как во время киносъемок лежат без движения до окончания дубля статисты, изображающие погибших в бою солдат. Как будто толстяк только и дожидался окончания этого омерзительного, нескончаемого дубля или сна, чтобы встать и рассказать Дато, как был убит и что испытал во время смерти. Внезапно Дато понял, что больше не воспринимает хромого, засевшего в овраге, охотником, а себя жертвой. Душевное состояние хромого еще больше, чем его, должно было соответствовать положению единственного выжившего в бою, или отставшего от отряда, или же брошенного в одиночестве во вражеском окружении и хоронящегося в укрытии. В засаде сейчас был он, Дато. Это Дато был охотником, а хромой — жертвой! Испытание страхом не раздавило его, а помогло преодолеть себя.
«Я знаю, что он один, но он-то не знает, что и я остался в одиночестве, и поэтому наверняка чувствует себя попавшим в западню!» — подумал он.
Прежде чем преодолеть оставшийся отрезок, в конце которого, по расчетам Дато, должна была открыться расщелина оврага, он свернул и пошел наискосок, оставил за спиной хлев и вдруг почувствовал, что очень устал. Вместе с усталостью вновь пробудился страх. Он боялся признаться себе в этом. Но к этому чувству, что поразительно, примешивалась огромная радость: только сейчас, когда страх заставил трепетать буквально каждую клеточку его тела, он понял, что жив, что жива его плоть. Она была полна жизни и не желала смерти. Внезапно он вспомнил про Акакия и удивился, почему до сих пор ни разу о нем не подумал.
Сейчас он очень боялся умереть, боялся превратиться в труп и потерять это упоительное ощущение собственной живой плоти. Он уже не стыдился страха. Он залег и, где ползком, где перекатываясь, добрался до забора соседнего с Акакиевским участка. Как и что произойдет в следующую минуту, он видел очень реально, во всех подробностях: заранее был уверен, что легко пролезет под металлической сеткой, отчетливо понимал, что его страх был частью того безумного действа, в котором все исполнители уже погибли, кроме него и хромого.
Под сеткой он прополз беспрепятственно и, низко пригнувшись, добежал до кустов орешника, свернул вправо и добрался до помидорных грядок, где они с Кобой оставили Акакия. Он вспомнил, что Акакий какое-то время следовал за ними, когда они спешили к машине, чтобы перехватить боевика в черной куртке. Возле дренажной канавы Дато передохнул и продолжил путь во весь рост.
У дома валялись дождевик и пальто Акакия. Почему-то он это воспринял как знак того, что Акакий не сбежал. Обогнул дом Акакиевского соседа и остановился во дворе, под окнами. Разом охватил взглядом все: и стоявшую на улице машину, и Акакия — на втором этаже собственного дома, на балконе — тот как раз собирался войти в комнату. В руках он держал пулемет Кобы. Дато свистнул, и Акакий оглянулся. Дато знаком показал, чтобы тот спустился вниз, а сам пошел к металлической сетке, разделявшей дворы. Перелезая через нее, зацепился курткой.
— Коба!.. — начал было Акакий.
— Знаю! — не дал договорить Дато и схватил его рукой за ворот, как это делал майор, когда в бою силой разворачивал бегущих, приказывая идти вперед. — Сейчас не время… Доползешь до хлева и начнешь стрелять в сторону оврага. Сможешь?
— Со второго этажа хорошо видно, они будут, как на ладони!
— Ни черта не видно, я уже был там. Сделаешь, что говорю! — сказал и сильнее дернул за ворот. — В овраге остался один. Последний. Он боится и не решается вылезти. Ты должен добраться до хлева и открыть пальбу. И ори во всю глотку, что он окружен, и чтобы сдавался!
— Я брошу лимонку!
— Никаких лимонок. От нее много шума, взрыв далеко слышен. Пойдешь с этим пулеметом и сделаешь, как я сказал… Но побереги патроны, стреляй короткими очередями. Действуй так, как будто тебе все нипочем, как будто тебе наплевать, сдастся он или нет. Твоя задача поиграть у него на нервах. Об остальном позабочусь я… Понял?
— Понял! — ответил Акакий.
— Первым делом укройся как следует за хлевом, а уж потом стреляй. Начинай, когда подам знак… Ори и стреляй… Не боишься?
— Нет! — сказал Акакий и посмотрел в ту сторону, где оставался труп Кобы. Присмотревшись повнимательней, Дато понял, что и Акакий воспринимает все происходящее, как во сне. Дато показалось, а возможно, он хотел в это верить, что Акакий не трусил.
—
До пацхи бежал, выпрямившись во весь рост. Там передохнул, внимательно осмотрел местность и переместился к дощатой хибаре. Постарался и оттуда, насколько это было возможно, прочесать глазами открывшуюся местность и продолжил путь к каменному хлеву. Разумеется, не терял бдительности, но и не очень осторожничал. Для этого он слишком устал.
Только успел подумать, что ждать, скорее всего, придется долго, как в поле его зрения появился Акакий. Акакий ползком добрался до хлева, встал и прижался к стене. Пока что держался молодцом. Встал он, опасаясь, что Дато не увидит, если он останется лежать на земле. Дато в знак одобрения показал большой палец и дал знак рукой, чтобы тот залег.
Акакий лег и стал кричать: орал по-русски что-то несусветное, с жутким акцентом. Дато дождался, пока Акакий начал стрелять, и помчался в сторону оврага.
Прежде чем увидел хромого, Дато заметил плоский верх его фуражки цвета хаки. Через мгновение тот открылся весь. В ту же секунду и хромой, как бы почувствовав взгляд Дато, обернулся и тоже увидел его. Был он бывалым воякой или нет, неизвестно, но он сразу понял, что его убьют прежде, чем он успеет хоть как-то обозначить готовность сдасться. Он даже и не попытался направить ствол своего десантного автомата в сторону Дато. Первые же пули попали ему в плечо. Дато хорошо видел, как на камуфляжной куртке одно за другим появлялись пятна черно-красного цвета. Хромой медленно сполз по склону и лег ничком на каменистое дно оврага. Голова его аккуратно уместилась между двумя валунами, будто кто-то знал, что хромой будет убит именно в этом месте, и заранее уложил камни с таким расчетом, чтобы голова упокоилась между ними. Оставшиеся в рожке патроны Дато расстрелял по его лопаткам. Будто испытывал себя: попадет или нет точно в цель. Что владело им? Исступление? Может, он вспомнил, как дернулась от пули голова Кобы? Или все было просто: хотел убедиться, что меткость не изменила ему? Он видел, как пули рвали мясо и дробили кости, и вдруг ощутил, что безумное напряжение постепенно отпускает. Внезапно почувствовал отвращение к убитому, как будто только сейчас его взору открылась тошнотворная каша из разорванной плоти и осколков костей.
— Кончено! — крикнул он Акакию, но крика не получилось, пришлось подождать, пока спазм отпустил голосовые связки и голос вернулся к нему.
Вода, медленно струящаяся под трупом хромого, постепенно окрашивалась в красный цвет. Акакий бежал к Дато с такой прытью, какой невозможно было от него ждать. Пулемет держал обеими руками, и это добавляло нелепости его движениям.
— Ты не ранен? — издалека закричал он.
— Он же не успел выстрелить, с чего мне быть раненым?! — проворчал Дато.
— Пойду искать Мамантия, — сказал Акакий.
— Мамантий — труп!
— А вдруг ранен?
— Да труп он, тебе говорят… Пойти с тобой? — спросил Дато.
— Не надо! — ответил Акакий строптиво. — Сам пойду и разыщу!
— Пойдем вместе.
Акакий по-прежнему держал пулемет обеими руками, будто получил приказ быть в полной боевой готовности. Взглянул на Дато и, подражая ему, перенес пулемет в одну руку. Уходя, глянул на труп хромого.
— Помучил меня этот ублюдок! — сказал Дато.
Перебираясь через каменный забор, увидели старика и старуху. Старуха, завидев их, завыла и
