такое впечатление, будто сталинские репрессии чуть ли не целиком были направлены против армии. И что именно они подорвали боеспособность армии до такой степени, что потерпела она поражения 1941–1942 годов.
Между тем.
Сегодня известно, что в 1937–1938 годах было расстреляно чудовищно большое количество людей. Свыше 680 тысяч человек. Это так.
Но давайте вернёмся немного назад. И поставим рядом с этой цифрой количество только арестованных командиров Красной Армии.
Итак. 680 тысяч расстрелянных по стране. И 8 тысяч арестованных командиров РККА.
Из этого сопоставления отчётливо видно, что главной целью репрессий 1937–1938 года была вовсе не армия. Армия попала под удар самым краем, за компанию с кем?то другим. Но вот с кем? И почему такие титанические средства (в том числе и интеллектуальные) были затрачены на то, чтобы создать впечатление о том что армия явилась чуть ли не главной мишенью Сталина?
Чтобы понять это, далеко ходить не надо. И советские вожди от Хрущёва до Горбачёва, и послушные им пишущие люди, многократно утверждали, что и сама партия» тоже пострадала» в ходе репрессий. Но ведь у нас, какую отрасль не возьми, она ведь» тоже пострадала». Вплоть до органов госбезопасности, которые» тоже пострадали» в ходе репрессий.
Так может быть, репрессии и не были направлены против какой?то конкретной цели? А была эта кровавая вакханалия обезумевшего маньяка против собственного народа, без причины и безо всякого смысла? Что же, такая версия тоже имеет достаточно широкое хождение. И ноги у неё растут оттуда же. От тех же самых лиц.
А на самом деле?
На самом деле главная мишень репрессий очень хорошо просматривается, если прислушаться к самому Сталину. Он, собственно, никогда цели этой и не скрывал.
В марте 1939 года на 18–съезде партии Сталин в своем докладе сообщил о том, что»…за отчетный период партия сумела выдвинуть на руководящие посты по государственной и партийной линии более 500 тысяч молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии…»
И ещё сегодня известно, что из 333 секретарей обкомов, крайкомов и компартий союзных республик, 293 пришли в эти самые начальственные кабинеты после 17–го съезда ВКП (б). И, как нетрудно догадаться, основная часть из них была выдвинута именно в 1937–1938 годах.
Вот и давайте подумаем.
А куда это делись более 500 тысяч руководящих работников» по государственной и партийной линии», занимавших эти посты прежде? Неужели отправились на пенсию?
Ну вот же они, рядом, эти цифры.
680 тысяч приговоров к высшей мере наказания в 1937–1938 годах.
8 тысяч арестованных красных командиров в эти же годы.
Свыше 500 тысяч партийных и государственных руководящих работников, исчезнувших со своих постов в это же самое время.
Ясно просматривается, что главной целью репрессий была старая партийно — государственная номенклатура СССР.
Причины этого мы здесь рассматривать не будем, слишком далеко это от темы настоящего очерка. Желающим рассмотреть этот вопрос рекомендую книгу Юрия Николаевича Жукова» Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933–1937 гг.»
Нам же просто необходимо понимать, что верхний эшелон командования РККА попал под удар из?за неизбежных связей с партийными деятелями, репрессированными в это время. А дальше по армии прокатился каток уже в силу неизбежности подобных же связей, но уже внутри армии.
Отсюда понятно, почему столько усилий было приложено для того, чтобы создать впоследствии впечатление о том, что Сталин» разгромил Красную Армию». И что партия в дополнение к этому» тоже пострадала».
Дело в том, что ни Хрущёв, ни Микоян не несли и не могли нести никакой ответственности за репрессии в отношении РККА. Но и Хрущёв, и Микоян несли самую прямую ответственность за организацию репрессий против партийно — государственного аппарата. Так что смещение ими акцентов на репрессии в армии вполне понятно и объяснимо. Это первое. И второе.»Разгром собственной армии» в 1937–1938 году являлся идеальным поводом, чтобы обвинить Сталина во всех неудачах этой самой армии в 1941–1942 годах.
И, если первая причина потеряла свою остроту после прихода к власти брежневского и послебрежневского руководства, то вторая причина оставалась актуальной и при них. В силу поддержания мифа о» непобедимой и легендарной» Советской Армии.
Имеется ещё такое объяснение, что репрессии, поразившие тогда Красную Армию, вызвали страх в этой самой армии. Страх перед репрессиями создал даже своеобразную гнетущую атмосферу, которая парализовала командный состав, сковала его инициативу. А многие парализованы были этой атмосферой настолько, что не смогли принимать вообще никаких решений, боясь, что их за эти решения могут репрессировать.
Наиболее выразительно и талантливо, по — моему, попытался обосновать эту знаменитую идею о» гнетущей атмосфере» Константин Симонов.
«Глазами человека моего поколения».
Читаем.
«…В данном случае я говорю о 1937–1938 годах лишь с точки зрения их прямого влияния на нашу неготовность к войне. К сожалению, люди, от всей души клеймящие позорные события тех лет, порой узко и односторонне трактуют влияние этих событий на дальнейшие судьбы армии. Прочтешь статью, где, в очередной раз перечислив несколько имен погибших в 1937 году военачальников, автор намекает, что, будь они живы, на войне все пошло бы по — другому, и думаешь: неужели автор и в самом деле все сводит лишь к этому?
Однажды, прочитав такие рассуждения, я даже попробовал мысленно представить: предположим, в 1937 году не было бы всего остального, а был бы просто один трагический случай — авария летевшего на маневры самолета, на борту которого находились Тухачевский, Уборевич, Корк и другие жертвы будущего фальсифицированного процесса. Была бы эта трагедия трагической? Конечно. Нанесла бы она ущерб строительству армии? Разумеется. Привела бы она через четыре года — в 1941 году — к далеко идущим последствиям?
Спросил и мысленно ответил себе: нет, не привела бы. Потому что потеря такого рода при всем ее трагизме заставила бы нас по нашей революционной традиции только теснее сплотить ряды, выдвинула бы новых способных людей, выпестованных партией и Красной Армией.
Нет, нельзя сводить все к нескольким славным военным именам того времени. И нельзя рассматривать возможную роль этих людей в будущей войне отторженно от той атмосферы, в какой они погибли и которая еще сильнее сгустилась в результате их гибели с посмертным клеймом изменников родины.
Во — первых, погибли не они одни. Вслед за ними и в связи с их гибелью погибли сотни и тысячи других людей, составлявших значительную часть цвета нашей армии. И не просто погибли, а в сознании большинства людей ушли из жизни с клеймом предательства.
Речь идет не только о потерях, связанных с ушедшими. Надо помнить, что творилось в душах людей, оставшихся служить в армии, о силе нанесенного им духовного удара. Надо помнить, каких невероятных трудов стоило армии — в данном случае я говорю только об армии — начать приходить в себя после этих страшных ударов.
К началу войны этот процесс еще не закончился. Армия оказалась не только в самом трудном периоде незаконченного перевооружения, но и в не менее трудном периоде незаконченного восстановления моральных ценностей и дисциплины.
Не разобравшись в этом вопросе, нельзя до конца разобраться и в причинах многих наших неудачных действий в преддверии и в начале войны…»
