Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского

патриархатом, без санкции которого, это показал пример Феодорита, он не мог добиться поставленной цели, и как отсутствие у него в тот момент достаточных политических средств, чтобы превозмочь сопротивление киевлян.

По приезде в Великое княжество Литовское Роман, поставленный митрополитом лишь на Новогрудскую, Полоцкую и Туровскую епархии, сразу же попытался выйти за рамки предоставленной ему сферы ведения, что вызвало небывалую дотоле распрю между двумя архиереями. Потребовалась новая поездка их обоих в Константинополь во второй половине 1355 г. и разбирательство патриаршего собора, который подтвердил за Алексеем право на киевскую митрополию и 'всея Руси', а Роману как литовскому митрополиту с резиденцией в Новогрудке придал еще и 'епископии Малой Руси' (т. е. Галицко-Волынской Руси. – Авт.), но без Киева, за которым было сохранено значение 'первого престола' митрополита Алексея.[256]

Смысл борьбы двух митрополитов всея Руси заключался не только, как это обычно и вполне справедливо утверждается в литературе, в стремлении стоявших за ними правителей Великого княжества Литовского и Московского великого княжества при содействии церкви установить приоритет своей власти во всех землях Руси. Она, как представляется, была также одним из проявлений борьбы за политическое господство именно над Киевом и Средним Поднепровьем. Нейтрализация церковно-политического влияния Москвы при помощи литовского митрополита в Киеве, возможно, воспринималась правящей верхушкой Великого княжества Литовского как необходимое условие полного и окончательного подчинения этого края своей власти.

После нескольких неудачных попыток Роману все-таки удалось обосноваться в Киеве. В этом убеждают два документа, вышедшие из канцелярии патриарха Каллиста в июле 1361 г. В одном из них, в соборном определении о пределах киевской и литовской митрополии, сказано, что, 'прийдя в Киев, он (т. е. Роман. – Авт.) не по праву совершал здесь литургии и рукоположения и дерзостно назвал себя единственным митрополитом киевским и всея Руси, что вызвало смуту и замешательство в области преосвященного митрополита киевского и всея Руси и побудило литовского государя возстать против христиан и причинить /60/ им не мало бед и кровопролития'.[257] П. Г. Клепатский, вслед за Н. Дашкевичем обративший внимание на это сообщение, справедливо считал его одним из основных доказательств утверждения литовского митрополита в Киеве, с чем он неразрывно связывал и подчинение Киевского княжества власти Ольгерда, датируя оба события 1357–1358 гг.[258] Причем основанием для датировки ему послужили следующие факты. В начале 1358 г. митрополит Алексей, заручившись предварительно поддержкой в Орде и Константинополе, 'иде в Киев', а вернулся 'в Володимерь и на Москву', как отмечено в Воскресенской и Никоновской летописях, в 1360 г.[259] Без него в ноябре 1358 г. скончался великий московский князь Иван Иванович Красный, оставив на его попечение не только малолетнего сына Дмитрия, но и 'управление и охрану всего княжества'. [260] Причина продолжительного отсутствия митрополита Алексея заключалась в том, что во время объезда епархий Юго-Западной Руси он по распоряжению Ольгерда был схвачен и взят под стражу. Лишь с помощью своих приверженцев ему удалось тайно бежать и тем самым спастись от возможной расправы.[261] В связи с этим эпизодом А. Е. Пресняков счел необходимым сделать такое разъяснение: 'Смелая попытка митрополита Алексея осуществить свою власть в Киевской Руси на глазах Ольгерда и Романа непонятна без предположения, что она опиралась на сильную поддержку в Киеве и южной Руси'.[262] Данное замечание известного исследователя истории феодальной Руси вполне справедливо.

Соглашаясь с предложенной П. Г. Клепатским датой утверждения митрополита Романа в Киеве, расходимся с ним, однако, в оценке изложенных выше событий. На наш взгляд, на исходе 1357 г. происходит лишь восстановление утраченных некогда политических позиций Литвы в Среднем Поднепровье и в Киеве, обусловленное резким ослаблением золотоордынского господства над этим регионом после смерти хана Джанибека в том же году. Подчинение же Киева и зависимых от него земель власти Ольгерда следует отнести к самому концу 1361 – началу 1362 г., когда произошли зафиксированные письменными источниками три несомненно взаимосвязанных события: неожиданная смерть митрополита Романа,[263] смещение князя Федора и передача Киева и Киевского княжества в удел Владимиру Ольгердовичу.

Таким образом, Киев и его земли были первым крупным приобретением Великого княжества Литовского на рубеже 50–60 гг. XIV в. Успех литовских феодалов на этом направлении их экспансии во многом был предопределен начавшимся к тому времени политическим упадком Золотой Орды. 1357 г. был послед- /61/ ним годом ханского единодержавия. С убийством хана Бирдибека в 1359 г. созданная ради завоеваний, лишенная исторических корней и прочной экономической и этнической основы, Ордынская держава вступила в полосу необратимого процесса феодального дробления и политического ослабления. Проявлением этого исторически закономерного процесса стала продолжавшаяся вплоть до 1381 г. ожесточенная борьба между соперничавшими за власть и территорию несколькими группировками монголо-татарской знати.

Внутриполитическая борьба в Орде[264] ослабила ее сопротивление дальнейшему наступлению Великого княжества Литовского на юге. Уже в 1361 г. в числе шести претендентов на ханскую власть значился и чингизид Абдуллах, поддерживаемый знатью западного улуса, в первую очередь, темником Мамаем, крупным крымским феодалом и изворотливым политиком, дослужившимся при Бирдибеке до высшей придворной должности беклярибека (наместника). Весной 1361 г. Мамай двинулся из Крыма в Поволжье, чтобы принять участие в разгоревшейся схватке за власть. Изгнав из Сарая другого претендента – хана Тимур-ходжу, Мамай и его марионетка осенью того же года вернулись в Крым для подготовки нового похода в Поволжье. Тем временем ареной внутриполитической борьбы стали не только территории, прилегающие к берегам Волги, но и донские степи с их центром – городом Азаком (Азовом), стратегически важным пунктом на пути к захвату золотоордынской столицы. Помимо орды Мамая на Азак претендовали также феодальные группировки Ордумелика-шейха и Кильдибека, контролировавшие, по всей вероятности, территорию между Доном и Днепром к северу от Азака. Часть этой территории – земли Чернигово-Северщины и Переяславщины – стали в 1362 г. объектом наступления войск Великого княжества Литовского. Таким образом, при сложившейся расстановке политических сил в западной часта Ордынской державы Ольгерд и Мамай являлись естественными союзниками в борьбе против противостоявших им группировок Ордумелика-шейха и Кильдибека, а также ордынской знати Днепровского Правобережья, которая воспользовалась дестабилизацией центральной власти, чтобы образовать несколько самостоятельных владений, независимых от ханов, принимавших участие в борьбе за ордынскую столицу. Сепаратизм был характерен даже для ордынских феодалов Крыма, где одновременно с мамаевыми существовали владения Хаджи-Черкеса и Алибека.[265]

За короткое время – лето 1361 – начало осени 1362 г. – власть ханов в Азаке менялась трижды: летом 1361 г. здесь правил Ордумелик-шейх, затем Кильдибек (с октября 1361 г. по ок- /62/ тябрь 1362 г.) и с октября 1362 г. Абдуллах, за спиной которого стоял Мамай. Появление Абдуллаха в Азаке стало возможным после гибели Кильдибека, павшего в конце лета 1362 г. в сражении с Ордой захватившего Сарай хана Мюрида.[266] Разгромом Кильдибека воспользовался не только Мамай, но и Ольгерд: их войска, почти одновременно перешли в наступление. Захватив Азак, Мамай вместе с 'царем', 'царицей' и 'всею Ордой' откочевал к Волге, где вступил в схватку за Сарай с ханом Мюридом.[267] Сосредоточенная в то время на северных рубежах владений Мамая армия Ольгерда несомненно представляла серьезную опасность для мамаевой Орды. Тот факт, что не имеется никакой информации о военном столкновении между ними, как и отмеченное выше частичное совпадение политических целей правителя Литвы и Мамая, подтверждают существование уже осенью 1362 г. определенной договоренности о их взаимодействии и сферах властвования.

Информация летописных источников о присоединении территории Чернигово-Северщины и Переяславщины к Великому княжеству Литовскому очень скупа и фрагментарна. Соответствующая запись об этом имеется в Никоновском своде и Рогожском летописце. В первом из них под 6871 г. значится: 'Того же лђта Литва взяша Коршеву'.[268] В хорошо информированном о