событиях 1331 г. интересен еще и тем, что содержит два несомненно исторических факта, весьма важных для определения политического статуса Киевского княжества начала 30-х гг. XIV в.: 1) имя киевского князя; 2) присутствие рядом с ним в Киеве представителя ханской администрации – баскака.
До опубликования в 1916 г. М. Д. Приселковым и М. Р. Фасмером статьи 'Отрывки В. Н. Бенешевича по истории русской церкви XIV века',[100] в которой приведены сведения, проясняющие вопрос о династическом происхождении киевского князя Федора, в дореволюционной историографии предполагалось, что он непременно был из рода Рюриковичей. В связи с этим одни исследователи отождествляли упомянутого в летописях под 1331 г. киевского князя с записанным в Любецкий синодик князем Федором и принимали его за одного из черниговских Ольговичей,[101] другие склонны были видеть в нем Федора Святославовича, находившегося в составе посольства Гедимина в Новгород в 1326 г.[102] Еще одна группа исследователей, следуя за белорусско-литовскими летописями, предполагала, что им был принявший вместе с православием имя Федор князь Ольгимунт Гольшанский, представитель побочной ветви литовской великокняжеской династии.[103] Против последней версии, однако, свидетельствует одна из записей о Гольшанских, внесенная в конце XV – начале XVI в. в Киево-Печерский помянник. Она, в частности, гласит: 'Княз Олгимонта, нареченного в святом крещении Михаила, а в иноцех Евфимия'.[104]
Хотя вопрос о степени родства князя Федора с Гедимином в настоящее время и нельзя считать окончательно выясненным, на наш взгляд, более предпочтительным является мнение исследователей, которые, признавая его литовское происхождение, отождествляют его с братом Гедимина.[105] Мнение это основывается /30/ на данных записей, произведенных в канцелярии митрополита Феогноста во время пребывания его на Волыни в сентябре 1330 – первой половине 1331 г. и касающихся главным образом имущества незадолго перед тем умершего литовского митрополита Феофила. В записях между прочим значится: 'Дал Федор, брат Гедимина серебряных кавкиев два; от Александра князя – серебряный кавкий'.[106] Упомянут также некий Рослав, которого М. Д. Приселков счел возможным принять за плененного князем Федором под Черниговом Ратслава, протодьякона митрополита Феогноста.[107]
Итак, в записях митрополита Феогноста Федор не назван киевским князем, но назван братом Гедимина. В летописном рассказе о событиях 1331 г. явственно проступает пролитовская ориентация киевского князя, названного Федором, но нет указаний ни на его происхождение, ни на обстоятельства, в силу которых он вокняжился в Киеве. В повествовании белорусско-литовских летописей о походе Гедимина на Киев описаны подобные обстоятельства, однако вместо Федора в качестве литовского наместника ошибочно назван Ольгимунт Гольшанский.[108] Взаимно дополняя друг друга, эти факты дают вполне достаточное основание утверждать, что весной – летом 1324 г. Гедимину удалось, подавив сопротивление местного населения, подчинить своей власти Киевское княжество и поставить наместником в его столице своего брата, принявшего после крещения имя Федор.
Тем не менее, установить в середине 20-х гг. XIV в. полный контроль над Киевским княжеством Литва оказалась не в состоянии. Об этом свидетельствуют как отмеченное в летописях под 1331 г. одновременное пребывание в Киеве князя-литвина и ханского баскака, так и новые, предпринятые в 50-х гг. XIV в. попытки укрепить в Киеве политическое влияние Литвы. Имеются также некоторые основания считать, что и власть литовского наместника князя Федора распространялась не на всю территорию Киевской земли, а только на ее северную (полесскую вместе с Киевом) часть. Южная же часть Киевщины – Поросье с замками Канев, Корсунь и Черкассы оставалась, как представляется, подчиненной непосредственно ордынской администрации с небольшим перерывом вплоть до середины 90-х гг. XIV в.
Значительное влияние на статус Поросья в тот период должен был оказывать такой фактор, как близость к нему традиционных мест кочевий ханской ставки, какими еще в середине XIV в. являлись урочища по берегам Южного Буга и его левого притока Синюхи. В середине XVI в. крымский хан напоминал польскому королю Сигизмунду-Августу, что 'которие врочища есть по Богу по /31/ реце и по Синей Воде…', то здесь некогда 'Саин цара (Батыя. –
Столь своеобразная политическая обстановка, сложившаяся в Среднем Поднепровье после похода Гедимина на Киев, была, как представляется, результатом достигнутого в конце 1324 г. компромиссного соглашения между Литвой и Ордой относительно их порубежных владений. Наступление Великого княжества Литовского на подвластные Золотой Орде Галицко-Волынское и Киевское княжества неминуемо должно было вызвать и действительно вызвало ее военное противодействие. Белорусско-литовские летописи умалчивают об этом, но М. Стрыйковский сообщает об участии вспомогательных отрядов ордынцев в сражениях с литовскими войсками на стороне волынцев и киевлян.[111] Кроме того, под 1324 г. в Никоновской летописи имеется запись: 'Царь Азбяк посылал князей Литву воевати; и много зла створиша Литвђ, и со многим полоном приидоша в Орду'.[112] Очевидно, что эту военную акцию Орды против Литвы нельзя рассматривать иначе, как ответную реакцию ханской власти на развертывание наступления литовских феодалов в Юго-Западной Руси.
Примечательно, что уже в ноябре 1324 г. Вильно посетили послы хана Узбека, о чем упоминают прибывшие одновременно с ними в Вильно папские легаты.[113] Содержание литовско-ордынских переговоров осталось неизвестным, но, судя по тому, что уже в 1325 г. в грамотах лапы Иоанна XXII в лагере, противостоявшем польско-венгерским войскам ('верным сыновьям католической церкви'), указаны вместе с коренным населением Галицко-Волынской Руси ('схизматиками') ордынцы и литвины ('язычники'),[114] они завершились не только миром, но и какими-то взаимными обязательствами. Пойти на компромисс с ханскими властями правящие круги Литвы побудила, видимо, реальная перспектива перерастания конфликта с Ордой в затяжную /32/ войну, особенно нежелательную ввиду все еще неурегулированных окончательно отношений с крестоносцами. Власти Золотой Орды также, очевидно, были готовы пойти на определенные уступки Литве, поскольку главное внимание их приковывала снова разгоравшаяся именно в те годы война с государством ильханов в Иране. Еще в 1320 г. из Орды в Египет было отправлено посольство с целью добиться договоренности о совместных военных действиях против Хулагуидов. С такой же миссией прибыли в Египет послы от хана Узбека и в 1321 г.[115] Как сообщает персидский автор Хамдаллах Казвини, именно в 725 г. хиджры (18 декабря 1324 – 7 декабря 1325 г.) наместник хулагуидского хана Абу Саида эмир Чобан 'через Грузию пошел в область Узбек-хана и в возмездие за опустошения, произведенные им (Узбеком) во время прихода его в Арран … там также произвел опустошения и (затем) поспешно ушел…'.[116] К тому же ордынские власти не могло не беспокоить наступление польско-венгерских войск в Галицкой Руси, остановить которое они, возможно, рассчитывали при помощи Литвы. Таким образом, конец 1323 и весь 1324 г. – это время, когда, как отметил К. Маркс, литовские феодалы 'свои ужасные походы… направляют
О политических событиях 1325 г. в Галицко-Волынской Руси сохранилось очень мало документальных свидетельств. Какой-то отголосок о них имеется в белорусско-литовских летописях ('И
