Бержерон, поспешно пряча бумагу в карман.
Он, без сомнения, посмотрел на часы, потому что сказал: «Без пяти минут десять! Через пять минут начальник забудет все, что сделал друг. Приготовьте ваши книги».
В десять часов он проверил счета, подписал их, выдал квитанцию о полученных деньгах и удалился.
«Он спас меня!» — пробормотал брат растроганно, когда дверь затворилась за Бержероном. «Он обокрал тебя, великий простофиля!» — вскрикнула я, опрокидывая ширму. Истина вдруг озарила мой ум. Увы! Слишком поздно! Расписка была в кармане у мошенника.
III
Находясь под влиянием беспредельной признательности, брат посмотрел на меня с состраданием. «Как упорна твоя ненависть!» — сказал он. «Это лучше, чем глупое легковерие! — ответила я в порыве гнева и, прежде чем он успел возразить, продолжила: — Так ты веришь тому, что наговорил этот человек? Ты допускаешь без малейшего сомнения все, что он приписывает твоему опьянению? Да и уверен ли ты, что был пьян?»
Тогда он поднес руку ко лбу. «Да… и больше чем когда-либо, потому что голова у меня тяжелая… Никогда еще после предыдущих кутежей я не чувствовал себя так… Обычно я ощущал боль в висках…» — «Между тем как сегодня?» — «Сегодня я чувствую какое-то странное оцепенение. Будто что-то сдавливает мне голову…» — «Так ты уверен, что был пьян?» — «Если бы я не был пьян, разве я взял бы деньги, которые не принадлежат мне?» — «Кто знает, не другой ли кто взял их вместо тебя?» — вскрикнула я, глядя ему прямо в глаза. «Но кто же?» — спросил он с изумлением. «Сам Бержерон».
Брат мгновенно вскочил на ноги в негодовании от подобного обвинения. Честный, простодушный человек! Строгим голосом он произнес: «Сестра! Сестра! Ненависть ослепляет тебя!» Вместо того чтобы уступить, я тихо продолжала: «Я готова отказаться от этой ненависти, если ты ответишь мне на несколько вопросов». — «Говори», — согла— сился брат, несколько успокоившись. «Вспомни хорошенько, где нынешней ночью находился ключ от кассы». — «Со мной, как и всегда, в кармане жилета».
Касса моего брата была сооружена из толстого дуба, окованного железными полосами, но будучи очень крепкой и прочной, отворялась весьма просто, без всякого секрета.
«Ты уверен, что прошлой ночью не оставлял ключ дома, в каком-нибудь секретном, тебе одному известном местечке?» — «Нет, я никогда этого не делаю, я постоянно ношу ключ в кармане». — «Следовательно, вчера ты унес его с собой?» — «Без сомнения… и сегодня утром нашел его на обычном месте». — «Так…» — промолвила я. «Что еще?» — «Теперь другой вопрос. Не сказал ли ты мне, что последствия твоего вчерашнего кутежа не такие, как обычно, что на этот раз ты чувствуешь необычайную тяжесть и оцепенение?» — «И сильное желание спать. Но к чему этот допрос? Окончен ли он?» — «Да, потому что я узнала все, что хотела знать». — «И какое же ты вывела заключение?» — «Если я скажу тебе, ты мне не поверишь».
Мне хотелось возбудить его любопытство. Сухой тон, которым я произнесла свою последнюю фразу, достиг цели, ибо мой брат воскликнул: «Говори же! Я требую!» Я посмотрела ему в глаза и спросила: «Поверишь ли ты мне?» — «Для начала я выслушаю тебя. Что же касается того, чтобы тебе поверить…»
Я не дала ему окончить. Желая ошеломить его, я проговорила быстро и без пауз: «Ты не был пьян, ты не играл и, следовательно, не проиграл. Ты вообще не приходил домой за деньгами».
Твой отец, действительно ошеломленный, указал мне взором на кассу и произнес только: «А это?» — «Ты хочешь спросить, почему сегодня утром твоя касса оказалась пуста?» Он кивнул. «Она пуста потому, что другой, усыпив тебя, взял ключ из твоего кармана и украл деньги».
Прежде чем брат успел возразить, я прибавила: «И этот другой — Бержерон». Только я произнесла эти слова, как дверь кабинета отворилась, и послышался веселый голос: «Дадут мне сегодня позавтракать?»
Это был молодой человек двадцати восьми лет по имени Реноден, несколько месяцев тому назад открывший контору нотариуса. Отец твой подружился с ним, когда был еще клерком в конторе, которую купил незадолго до этого.
«Да-да, милости просим», — сказал Морер, пытаясь возвратить себе хладнокровие. Так или иначе, а удар возымел свое действие. Твой отец не в состоянии был овладеть собой и скрыть смущение настолько, чтобы Реноден его не заметил.
«Что с тобой? — спросил нотариус. — Ты сегодня не в своей тарелке». — «Мигрень… Я не спал всю ночь. Отчетность заставила меня просидеть до утра». — «Да, я должен бы это знать… особенно после того, что видел сегодня ночью», — спокойно заметил Реноден.
Последняя фраза удивила нас. Мы с братом недоуменно переглянулись, а нотариус продолжал, смеясь: «Твой начальник, однако, уж очень спешил получить казенные деньги». И прибавил: «Я бы на твоем месте прямо заявил ему: „Ночь создана для того, чтобы спать. Приходите завтра утром“».
Я предчувствовала, что Реноден, сам того не подозревая, принес нам важные известия.
«Конечно, я не постеснялся бы сказать ему это! — продолжал нотариус. — На твоем месте я без церемоний отправил бы его спать, когда он пришел к тебе сегодня ночью». — «А ты знаешь, что он приходил ко мне нынче ночью?» — с усилием произнес брат. «Еще бы! Я видел, как он входил к тебе около двух часов ночи. Я шел от Туфло, куда меня позвали засвидетельствовать завещание моего умирающего клиента. Я шел по переулку, когда при лунном свете заметил Бержерона, переходившего улицу. Когда я дошел до поворота, то увидел, как он входит к тебе».
Сказав это и не подозревая, какое значение имели для нас его слова, Реноден обратился ко мне. «Посетители приходят один за другим, но отличаются друг от друга, — произнес он, улыбаясь. — Один является ночью, чтобы потребовать у брата казенные деньги, другой приходит днем, чтобы принести денег сестре».
Видя, что я не понимаю его, он продолжал: «Я принес вам проценты с двухсот тысяч франков, которые оставлены вам вашей крестной матерью». Возвестив, таким образом, о причине своего посещения, он печально покачал головой. «И вместе с тем я теряю возможность завтракать у вас раз в полгода… ибо через неделю вы будете совершеннолетней… а по завещанию назначено выдать весь капитал в ваши руки при вашем замужестве или по достижении совершеннолетия».
Сказав это, Реноден с улыбкой обратился к Мореру: «Однако долго же приходится ждать завтрака! У меня совсем живот подвело».
В середине завтрака Реноден, что-то почувствовав, отложил вилку, оттолкнул от себя тарелку, оперся локтями на стол и, пристально посмотрев на нас обоих, взволнованным голосом спросил: «Зачем нужны друзья?» Не получив ответа, он продолжил: «Да, зачем нужны друзья, если не для того чтобы доверить им свое горе? Я вижу, у вас случилось какое-то горе, которое вас душит, но эгоизм или страх не позволяет вам поделиться им… Полно! Кто из вас смелее, пусть первый покается!»
Мы были слишком уверены в дружбе молодого нотариуса и потому недолго колебались. Я рассказала Ренодену обо всем, но не стала делиться с ним своими мыслями в отношении Бержерона. Я удовольствовалась тем, что повторила рассказ Бержерона и описала последовавшую за тем сцену выдачи расписки.
Едва я закончила говорить, как наш друг, внимательно выслушавший меня, обратился к брату и ясно, отчетливо, без малейшего колебания заявил: «Тебя обокрали. Мастерски обокрали. Так обокрали, что ты не можешь выпутаться из петли, которую он на тебя накинул, словно на простака». — «Но ведь он принес мне всю сумму», — возразил брат. «В этом-то и заключается мастерство мошенника. Если бы он сохранил деньги у себя в каком-нибудь потайном местечке, что бы ты сделал? Подумал бы ты тогда, что сам обокрал себя?» — «Конечно, нет». — «Значит, ты решил бы, что кто-то другой тебя обокрал. Следовательно, ты первым делом заявил бы в полицию о краже. Первым вопросом, с которым обратились бы к тебе в полиции, было бы следующее: „Где вы провели ночь, когда была совершена кража?“ Что бы ты ответил?» — «Я бы сказал правду». — «Что ты кутил с Бержероном… А этого хитрец хотел избежать. Правосудие любопытно:
