«Какую еще глупость он хочет совершить перед женитьбой?» — думал нотариус.
Заинтригованный молчанием маркиза, обыкновенно очень болтливого, он принялся выяснять: «Ну что сватовство? Все идет успешно?» — спросил он. «Как по маслу!» — «Мадемуазель Лора, не сомневаюсь, от вас без ума! — продолжал нотариус. — Вчера, насколько мне помнится, вас тревожило другое: вы жаловались на суровость господина Бержерона. Этот почтенный старик, по вашему выражению, холодно отнесся к вам…»
Монжёз выпрямился и с самодовольной улыбкой ответил: «Да, но то было вчера. Сегодня он уже не тот. Вы знаете Цезаря?» — «Какого? Мою собаку или славного римлянина?» — «Конечно, римлянина. Знаете, что он писал?» — «Напомните». — «Veni, vidi, vici. То есть пришел, увидел, победил. Бержерон хочет, чтобы его дочь вышла именно за меня. Я подозреваю, а вам известен мой нюх, что в день заключения контракта он намерен преподнести мне небольшой сюрприз».
Все это Монжёз проговорил с многозначительной улыбкой. Нотариус закусил губы, чтобы не разразиться смехом. «Если Бержерон сделает тебе сюрприз, то, клянусь, он будет неприятный», — подумал он.
«Правда, вы сумеете очаровать кого угодно, господин Монжёз», — произнес нотариус вслух. «Должен заметить, что это вы нашли мне великолепную партию». — «А потому надеюсь, что вы поручите мне составлять акты. Всякий труд заслуживает вознаграждения», — заметил Реноден.
Маркиз был невеликого ума, а потому ему показалось, что в последней фразе заключается скрытый намек. С самоуверенностью дурака он поспешил ответить: «Неужели я принадлежу к числу людей, великодушие которых нужно возбуждать напоминанием об оказанной ими услуге? Нет, любезный нотариус, я не забыл обычая, который требует, чтобы посреднику давали премию — деньги или драгоценную вещь. Я знаю, что я у вас в долгу, и буду счастлив расквитаться с вами, как только вы решите, что предпочитаете — подарок или деньги».
Желчь закипела в Ренодене. «Какой идиот», — подумал он. Но рассудок подсказывал ему, что лучше петь на его лад, нежели растолковывать ему, в чем заключается его глупость.
«Лучше подарок».
Ренодену надоел звон брелоков, которыми беспрестанно потряхивал Монжёз, и, указав на один из них, он сказал: «Вот, я был бы доволен, если бы вы подарили мне эту печать». — «Полно вам! Эта вещь не имеет никакой цены». — «Подарок, господин Монжёз, становится ценным благодаря руке, которая его преподносит». — «Но это печать с моим гербом… Не могу ли я вам предложить другую, на которой велю вырезать ваш вензель?»
Но Реноден решительно хотел прекратить бряцание этого брелока, действовавшего ему на нервы.
«Ваш герб на печати удвоит ценность сувенира», — заявил он. «Раз вы настаиваете…» — сказал маркиз, отцепляя безделушку от связки и подавая нотариусу.
Пять минут спустя Монжёз уехал. Едва он успел уйти, как нотариус позвал клерка и отдал ему следующее приказание: «Бегите в замок Кланжи и скажите, чтобы попросили маркиза де Монжёза заехать в мою контору, когда он поедет обратно». — «Но, — возразил клерк, — господин маркиз поехал не в замок. Я видел, как он удалялся: он направился в противоположную сторону». — «Я знаю, потому и посылаю вас туда».
Час спустя клерк вернулся и доложил нотариусу, что господин Монжёз не был сегодня в замке.
«Отлично, — подумал Реноден, — это все, что мне было нужно. Мне кажется, что эти шестьсот тысяч предназначаются Бержерону… Нет, голубчик, погоди! Я помешаю твоим аферам!»
В тот же вечер во время визита к мадемуазель Морер он рассказал о своем намерении разыграть своего старого противника.
«Берегитесь, Реноден! Оставьте плута с его плутнями!» — сказала тетка. На что нотариус ответил, смеясь: «Нет-нет, я хочу, чтобы этот негодяй еще раз попался в мои сети».
XVII
А что между тем происходило с Лорой? На предложение своего опекуна господина Бауэра, который любил пословицу, что деньги всегда идут к деньгам, и который расхваливал ей Монжёза как партию, равную ей по состоянию, она не отвечала ни да, ни нет. Такую сдержанность добрый опекун приписывал скромности и застенчивости молодой девушки.
Когда же Реноден говорил в пользу представленного им маркиза, Лора улыбалась, но не произносила ни слова, которое демонстрировало бы ее желание выйти за Монжёза или отвращение к нему.
Почему Лора не хотела откровенно высказать свое мнение? Воспоминание о прошлом внушало ей глубокий ужас и страх перед будущим. После покушения на ее жизнь она думала, выдав Аннету замуж, вырвать отца из-под роковой власти этой женщины. Но, как искусно ни скрывал Бержерон свою игру, все же Лора вскоре признала, что предложенное ею средство, вместо того чтобы погасить эту пагубную страсть, только разожгло ее. Девушка по-прежнему чувствовала себя в опасности.
Предстоящий брак должен был освободить ее из-под родительской власти, и она хотела опереться на руку защитника. Но защитник должен быть выбран ею самой. А человек, которого она любила и которого ждала, чтобы отказать Монжёзу, этот человек не являлся.
Между тем что поделывал доктор Морер? Более чем когда-либо влюбленный в Лору, он старательно избегал ее. Связанный клятвой, данной тетке, питавшей к этому браку непреодолимое отвращение, он решил пожертвовать собой ради той, которая принесла такую же жертву ради его отца. К тому же его гордость, продиктованная бедностью, поддерживала его в этом решении. Не могли ли обвинить его впоследствии, что он ухаживал только за миллионами Лоры?
Не раз случалось, что во время посещения больных Морер издали видел мадемуазель Бержерон, навещавшую бедных. В таких случаях он сворачивал в сторону, чтобы избежать встречи с обожаемой им девушкой.
Оглашение в церкви было сделано, свадьба назначена на завтра, когда доктора позвали к одному опасно больному.
«Я видел вчера Потрю. Он косил свой луг. Откуда взялась так внезапно эта серьезная болезнь?» — спросил он у пришедшего за ним посланного. «Должно быть, на косьбе подхватил горячку или что-то другое. Он требует привести вас и ревет как бык», — ответил посланный.
Когда Морер вошел в хижину больного, он лицом к лицу столкнулся с Лорой. Слышно было, как во дворе мнимый больной распевает песню, натачивая свою косу. Доктор попал в западню. Лора подошла к нему, бледная, с дрожащими губами, тщетно пытаясь побороть волнение. Вид у несчастного доктора был не лучше. Глядя на приближающуюся к нему Лору, он призывал все свое мужество на борьбу против любви.
Молодая девушка откровенно сказала: «Я вас вызвала сюда обманом, господин Морер, потому что это было единственное средство увидеться с тем, кого я прежде встречала ежедневно».
Бедный Морер задыхался от горя и ничего не мог ответить.
«Я хотела, — продолжала Лора, — чтобы вы из моих уст услышали подтверждение моего согласия на брак с Монжёзом…»
Боль пронзила сердце доктора, он пробормотал: «Я это знаю».
И только. После короткого молчания, в течение которого Лора надеялась, что он скажет еще что- нибудь, она прибавила с ударением на каждом слове: «Завтра моя свадьба».
Доктор не отличался красноречием и только повторил: «Я это знаю, мадемуазель».
Она смотрела на него большими глазами, печальными, умоляющими, которые, казалось, говорили: «Скажи хоть слово. Не могу же я сама предлагать себя. Я знаю, что ты меня любишь так же сильно, как и я тебя люблю. Говори же!»
Но доктор дал клятву. Опустив глаза, чтобы не видеть ее взора, предлагавшего ему счастье всей его жизни, он храбро ответил: «Я знаю также, что сегодня вечером подписывают контракт, который сделает вас завтра маркизой де Монжёз».
