Шли месяцы. Давно пробил определенный Аввакумом час скорого пришествия, а небеса не разверзались и не было слышно трубного звука архангелов.
Готовившиеся к «запощеванию» новые толпы людей подозрительно поглядывали на раскольничьих «пророков».
— А чегой-то, молитвенники наши, не зрим мы преставления свету… Уж не ошибка ли тут?
«Пророки» разводили руками.
— День-то доподлинно тот, число звериное, месяца Зодиака, а в годах, доподлинно, ошибка Божьим соизволением вышла.
И устремив преданный взгляд в небеса, с глубокою верой вещали:
— Дал Господь вседержитель новый срок в десять годов для вящей молитвы и покаяния возлюбленным чадам своим, ненавидящим никониан.
Разгневанный дерзкими проповедями Аввакума царь приказал предать его суду.
На патриаршем дворе собрались Алексей, восточный патриарх, архиепископы, мелкое духовенство и вельможи. Аввакум со своими учениками лежал в углу палаты, на полу, и при появлении судей с презрительной усмешкою отвернулся к стене.
— Восстань, дерзновенный! — схватил Матвеев за ворот протопопа и поставил его перед царем.
Патриарх укоризненно покачал головой.
— А и упрям же ты, протопоп: и Палестина, и сербы, и албанцы, и римляне, и ляхи — все тремя перстами крестятся. Один ты, упрямец, стоишь на своем и крестишься двумя перстами.
Ученики Аввакума испуганно насторожились: «Ишь ты, на весь мир указуют. Како учитель отвечать станет?» Но протопоп, точно угадав их мысли, погрозил им пальцем и вызывающе уставился на патриарха.
— Вселенские учители!.. Рим давно пал, и ляхи с ними же погибли, до конца остались врагами христианам. Да и у вас православие пестро… От насилия турского Махмета немощны вы стали и впредь к нам учиться приезжайте — у нас Божьей благодатью самодержавие и до сверженного ныне царем Никона- отступника православие чисто было и непорочно и церковь безмятежна. А и до Алексея-царя…
— Молчи! — воскликнул в исступлении Алексей и вцепился в бороду Аввакуму.
— И то молчу, — спокойно пожал плечами протопоп.
Его ученики восторженно переглянулись и, не выдержав, заржали. Алексей с силой отбросил от себя узника.
— Пшел!..
Протопоп с омерзением вытер рукавом бороду и отошел к своим.
— Вы, князья мира, посидите маненько, а я полежу.
Ордын-Нащокин сердито сплюнул.
— Дурак протопоп, ни царей, ни патриарха не почитает.
Свернувшись клубочком, Аввакум чуть приподнял голову с пола.
— Мы уроды Христа ради. Вы славны, а мы бесчестны… Вы сильны, а мы немощны… Хотя я несмышленый и очень неученый человек, да то знаю, что все святыми отцами Церкви преданное свято и непорочно; до нас положено — лежи оно так во веки веков.
Суд длился недолго: царь пожелал отправить протопопа с его учениками в Пустозерск.
Судьи почтительно склонились перед государем.
— Мудр ты, царь-государь. И мудрость глаголет устами твоими…
Глава XX
Кой-где еще вспыхивали голодные и раскольничьи бунты, но они уже не пугали царя, как прежде.
— Измаялись, извелись людишки черные в распрях и смутах богопротивных, — говорил Алексей, — не восстать им боле могучей ордой противу Богом данного им государя и великого князя.
Алексей повеселел, еще больше распух и с такой важностью носил свое брюхо, точно в нем хранились вся мудрость, держава и сила его.
Только, когда умерла Марья Ильинична, государь опечалился, забросил потехи, перестал ходить на охоту и около двух лет провел в строгом посте и молитве.
Наконец ему наскучила жизнь отшельника, и он снова зачастил к Матвееву, где, как в былое время, собирался дважды в неделю весь кружок преобразователей.
Матвеевы стали замечать, что государь почти не принимает участия в сидениях кружка, а все больше увивается подле Наташи. Гамильтон не только не ревновала царя, но прилагала все старания к тому, чтобы сблизить его со своей, выросшей в стройную красавицу, пестуньей. Пугливое вначале желание видеть Наташу царицей понемногу переходило в страстное стремление, в цель жизни Матвеевой. Она хмелела от думок и видела себя наяву и во сне хозяйкой Кремля. Она даже стала называть Наташу не иначе, как матушкой-царицей Натальей Кирилловной, повелев и мужу так же величать девушку.
А государь почти и не скрывал своей любви к Нарышкиной, так непохожей по блестящему воспитанию, начитанности и манерам на бессловесных, забитых и тупых сверстниц своих из боярских и дворянских домов.
Наташа, привыкшая с детства к царю, держалась с ним хоть и почтительно, но с подкупающей непосредственностью и простотой. Во время ученых споров, если царь был неправ, она каким-нибудь одним удачным словом заставляла его сразу сдаться, признать ошибку. При этом так лукаво светились ее глаза, что Алексей преисполнялся чувства какой-то особенной гордости за дочь незнатного стрелецкого головы, ходившей когда-то в лаптях по Смоленску. «И откель сияние такое у отродья дворянишки убогого?» — думал он, пожимая плечами.
То, что девушка происходит не от знатных родителей, не расхолаживало его, а еще больше дразнило, влекло.
Как-то, во время беседы, Артамон Сергеевич сообщил царю, что в первой московской немецкой школе детей обучают «комедийному действу».
Алексей с удовольствием выслушал боярина и подмигнул Наташе.
— А не учинить ли и нам для потехи твоей то действо? — оживился он, но тотчас же осекся. — Сказывал нам еще Лихачев про палаты дивные, да иные бояре упредили нас — потеха-де та не от Бога, а от лукавого.
Чуть колыхнулся в улыбке золотистый пушок на верхней губе Наташи и заискрившимся в погожее утро на елочке инеем блеснули два ряда мелких зубов.
— Действо то государь, не на соблазны, а на утешение дано господом Богом.
Государь привлек к себе девушку и поцеловал ее в губы.
— Каково же разумна дочка у нас!
Гамильтон наступила на ногу мужу и выразительно поглядела на него. Артамон Сергеевич встал, удивленно развел руками.
— Диву даюсь я. В твои-то годы дщерями девиц нарекать!.. Не родитель ты, а всем образом пречудным ангельским своим жених-женихом.
Польщенный царь разгладил бороду и распустил в улыбку жирное, лоснящееся лицо.
— А и то, Артамонушка, сорок годов да два года, что на спине своей я несу, невесть еще тяжелая ноша какая!
Он взял Наташу за руку.
— Жених я тебе, красавица, аль родитель?
