сообщение.
Механик вздохнул, потеребил бумажку в руке, а затем вернул капитану:
— Спасибо.
Капитан чуть было не пробормотал «не за что», но, сообразив, что это глупо, выругался сквозь зубы, замолк и уставился в горизонт по левому борту.
— Это все? — спросил Грег, подняв голову. Глаза его были ясны, словно ничего не случилось.
Матросы просто опешили от его вопроса. Может, они ослышались? Капитан, которому предстояло ответить, не знал, как реагировать. Грег настаивал:
— Я могу вернуться к работе?
Подобное бездушие вызвало в душе капитана протест, он ощутил потребность придать этой абсурдной сцене немного человечности:
— Грег, мы будем в Ванкувере только через три дня. Если хотите, мы свяжемся с доктором отсюда, чтобы он вас проинформировал.
— Это возможно?
— Да. У нас нет его координат, поскольку он назвал адрес компании, но, хорошенько поискав, мы найдем его и…
— Да, так было бы лучше.
— Я лично этим займусь.
— Действительно, — продолжал Грег, точно автомат, — все же мне было бы лучше знать, которая из моих дочерей…
Тут он умолк. В то мгновение, когда он произнес это слово, до него дошел смысл случившегося: его ребенок ушел из жизни. Он замер с открытым ртом, лицо побагровело, ноги подкосились. Чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться рукой за стол с разложенными на нем картами.
Оттого что он наконец стал страдать, окружающие испытали чуть ли не облегчение. Капитан подошел и похлопал механика по плечу:
— Беру это на себя, Грег. Проясним ситуацию.
Грег внимательно вслушивался в скрипящий звук, с которым по мокрому плащу скользнула ладонь начальника. Капитан убрал руку. Оба были смущены и не решались взглянуть друг другу в глаза. Механик — из боязни показать свое горе, капитан — из боязни встретиться с несчастьем лицом к лицу.
— Если хотите, возьмите выходной.
Грег насупился. Его страшила перспектива безделья. Чем ему заняться вместо работы? Испуг вернул ему дар речи.
— Нет, лучше не брать.
Все находящиеся в рубке представили себе муки, которые предстоит пережить Грегу в ближайшие часы. Запертый на корабле, молчаливый, одинокий, раздавленный тоской, тяжесть которой сравнима с грузом их судна, он будет терзаться страшным вопросом: которая из его дочерей умерла?
Грег ворвался в машинное отделение, как бросаются в душ, чтобы отмыться. Никогда еще цилиндры не были начищены, надраены, натерты, смазаны, закреплены с такой энергией и тщательностью, как в этот день.
И все же, несмотря на тяжелую физическую работу, Грега неотступно мучила одна укоренившаяся в его мозгу мысль. Грейс… В его воображении возникло лицо второй дочери. Неужели Грейс умерла? Пятнадцатилетняя Грейс, так жадно любившая жизнь; ее сияющее улыбкой лицо. Грейс, веселая, забавная, отважная и нерешительная. Кажется, она была самая болезненная? Не веселость ли дарила ей ту нервическую силу, которая создавала видимость здоровья, не делая его ни более крепким, ни более устойчивым? А может, заразившись от своих товарищей, она принесла из школы или лицея какую-то болезнь? Слишком добрая по натуре, Грейс была открыта для всего: игры, дружбы, вирусов, бактерий, микробов. Грег представил себе, что больше не будет иметь счастья видеть, как она ходит, двигается, склоняет головку, поднимает руки, смеется во весь голос.
Это она. Нечего и сомневаться.
С чего вдруг такая мысль? Может, интуиция? Или он получил телепатическую информацию? На мгновение Грег прекратил с остервенением тереть металлическую поверхность. Нет, честное слово, он и сам не знал; он боялся. Он прежде всего подумал о ней, потому что Грейс… была его любимицей.
Он присел, ошеломленный своим открытием. Раньше ему никогда не случалось выстраивать эту иерархию. Так, значит, у него была любимица… Неужели другие замечали это? Или она сама? Нет. Его предпочтение гнездилось в глубине души, смутное, подвижное, непостижимое даже для него самого до сегодняшнего дня.
Грейс… Воспоминание о девочке с взлохмаченными волосами и тонкой шейкой растрогало его. Ее так легко было любить. Сияющая, не такая серьезная, как старшая сестра, гораздо живее остальных, она не знала скуки и во всем находила что-нибудь занимательное. Сообразив, что нужно прекратить думать о том, что она исчезла из его жизни, иначе он будет страдать, Грег с жаром набросился на работу.
— Только бы не Грейс!
Он так затянул винты, что у него выпал ключ.
— Лучше бы Джоан.
Точно, утрата Джоан опечалила бы его меньше. Джоан, резкая, немного скрытная, угловатая, с блестящими черными волосами, скрывающими виски, и густыми, точно копна сена. Крысиная мордочка. С этой дочкой у Грега совсем не было душевного родства. Да и то сказать, она была третья, так что не имела никаких привлекательных для родителей качеств: ни новизны первенца, ни обретенного со вторым ребенком спокойствия. Так уж получается, что третьему ребенку уделяется минимум внимания, им занимаются старшие сестры. У Грега и возможности увидеть ее, когда она только родилась, не было, потому что это произошло, когда он только начал работать в новой судоходной компании, совершавшей рейсы в Эмираты. Да к тому же он ненавидел ее расцветку: цвет кожи, глаз, губ; глядя на нее, он не находил в ее лице сходства ни со своей женой, ни с дочерьми; она казалась ему чужой. Да нет, он не сомневался, что она от него, потому что помнил ночь, когда зачал Джоан, — по возвращении из Омана. Да и соседи часто говорили, что девочка похожа на отца. Шевелюра как у него, это уж точно. Возможно, в том-то все дело: его смущало, что это девочка, но с чертами мальчишки.
Потому что Грег делал только девочек. Его семя не было столь мощным, чтобы заставить чрево Мэри зачать что-нибудь другое, кроме женского потомства. Оно оказалось не способно произвести самца. Грег винил в этом себя. Именно он, мужчина, отвечает за мужское в семье; и ему, колоссу, по неизвестной и, главное, незримой причине недоставало необходимой мужественности, чтобы заложить мальчика в эту форму для производства девочек.
По правде говоря, Джоан совсем чуть-чуть не хватило, чтобы родиться мальчиком… Получившись несостоявшимся мальчиком, она засвидетельствовала слабость Грега. Так что он никогда не любил слушать комплименты по поводу своего девичьего выводка, считая их скрытой насмешкой.
— Какой вы счастливчик, месье Грег! Четыре девочки! Девочки любят папочку. Должно быть, они вас обожают.
Еще бы они его не любили! Он гробится ради них, вечно вне дома: по морям, по волнам, чтобы добыть денег на жилье, еду, одежду, учебу… Еще бы они его не любили! Это было бы страшной неблагодарностью с их стороны. Его зарплата целиком поступала им, он оставлял себе лишь самую малость. Еще бы они его не любили…
Любовь представлялась Грегу обязанностью или долгом. Он жертвует собой ради дочерей, за это они должны любить его. А он свою отцовскую преданность доказывает упорным трудом. Ему бы и в голову не пришло, что любовь может выражаться в улыбках, ласках, нежности, смехе, играх, участии, проведенном вместе времени. Так что ему казалось, что у него есть все основания считать себя хорошим отцом.
— Значит, это Джоан умерла.
Такое предположение облегчало его страдание, несмотря на полную неспособность осознать это.
Вечером, когда капитан снова вызвал его в рубку, Грег надеялся, что Монро подтвердит его подозрения.
