Концерт «Памяти ангела»

осмыслить сказанное.

— Вера — это милость.

— Именно! Если бы наша вера ослабла, Господь живо пнул бы нас под зад, чтобы ее укрепить.

Мари не верила своим ушам. «Пнуть под зад»! Она никогда не употребляла подобных слов. Что с ней стряслось? Она орала, как вояка на поле боя, грубо и с молодецким задором. А может, ей просто хотелось быть мужчиной рядом с таким нежным созданием, как этот священник? Окончательно смешавшись, она опустила глаза, готовая признать свой промах.

— Итак, дочь моя, встретимся в семь утра на службе?

Она разинула рот и кивнула. «Он простил меня, — подумала Мари. — Что за прекрасный человек!»

На следующий день она встала ни свет ни заря и по утренней прохладе пришла к мессе раньше всех.

Когда аббат Габриель, в белоснежной альбе и зеленой шелковой столе, вышел из ризницы, Мари несколько секунд не могла прийти в себя от восхищения: он был таким же юным и прекрасным, как в ее воспоминании. Вместе они расставили скамеечки для молитвы, отодвинули в сторону качающиеся стулья, привели в порядок цветочные горшки, сложили стопкой молитвенники, — казалось, будто эти двое готовятся к приему гостей.

Стали собираться прихожане. В среднем каждому из них было лет восемьдесят. У входа в церковь седые, одетые в черное люди ненадолго остановились, однако их нерешительность и молчание свидетельствовали отнюдь не о враждебном отношении к новому священнику, а, напротив, об уважении к его предшественнику.

Аббат Габриель, казалось, прекрасно их понял, а потому подошел, представился, нашел нужные слова, чтобы почтить почившего в возрасте ста лет аббата, и пригласил всех занять места на скамьях рядом с хором.

Пока священник поднимался к алтарю, Вера Верне, которую Мари всегда мысленно называла старой каргой, пробормотала себе под нос:

— Это несерьезно. Епархия издевается над нами, он слишком молод! Нам прислали семинариста!

Мари улыбнулась, но ничего не ответила. Ей казалось, что она присутствует на службе впервые в жизни. Аббат Габриель словно заново сочинял христианскую мессу: его рвение, усердие и вера чувствовались в каждом слове и в каждом жесте. Он читал Евангелие с дрожью в голосе, он закрывал глаза и отдавался молитве так, словно от этого зависело его спасение. Ритуал, который он совершал, был не обыденностью, но насущной необходимостью.

Мари Морестье оглядела почтенных прихожан, — казалось, они были весьма обескуражены происходящим; они восседали на своих местах с видом пассажиров, чей полет проходит в зоне турбулентности. Тем не менее через какое-то время им стало невмоготу противиться священнику и почти равнодушные католики позволили себе превратиться в страстно верующих. Они поднимались со скамьи, садились, безропотно становились на колени, не обращая внимания на хруст своих старых суставов; они пели в полный голос; они славили Господа, звонко проговаривая все слова и вкладывая в них огромный смысл. Через полчаса было уже не разобрать, кто кого вдохновляет — священник паству или паства священника, — прихожане будто соперничали между собой в силе религиозного рвения; даже паршивая овца Вера Верне, прежде чем принять причастие, изобразила просветленное лицо.

— До завтра, святой отец, — пролепетала Мари, спускаясь вниз по лестнице.

По спине у нее вновь пробежали мурашки. Что за удовольствие в ее возрасте — говорить «святой отец» такому юному созданию!

Мари шла со службы, сияя от счастья, намереваясь унести его с собой и спрятать дома. Она была рада новому священнику и чувствовала странную гордость, словно победа Габриеля была одновременно и ее победой.

Габриель быстро завоевал любовь деревенских жителей. Спустя несколько дней, когда молодой человек освоился с местными улицами, кафе, лавками и подружился с жителями, он организовал в приходской школе не только занятия по Закону Божьему, но и уроки грамоты. Вскоре его службы стали посещать и прихожане других церквей. Сен-Сорлен гордился своим священником. Даже неверующие находили его потрясающим.

Мари следила за его успехами, как мать радуется достижениям сына. «Им понадобилось время, чтобы понять то, что я заметила с первого взгляда».

Не отдавая себе в том отчета, рядом с аббатом Мари становилась другой. Разумеется, ее жесткое расписание и привычки остались неизменными, но в душе Мари зародились какие-то неведомые ей чувства.

Ровно в шесть утра она спрыгивала с постели, представляя, что в это самое время просыпается Габриель. Умываясь и разглядывая в зеркало над раковиной свое обнаженное тело, она грезила о том, что в этот самый момент Габриель, тоже в ванной и тоже раздетый, готовится к их скорому свиданию. И когда, задыхаясь от волнения, Мари переступала порог церкви, она входила не только в дом Господень, но и в дом Габриеля. При предыдущем священнике церковь Сен-Сорлен напоминала о присутствии Господа так же, как тошнотворные запахи мясной лавки напоминают о незримом присутствии заколотой свиньи; с тех пор как в приходе появился Габриель, в церкви запахло лилиями, ладаном и медовой свечой, витражи и каменные плиты были вычищены, покровы на алтаре выглажены и создавалось впечатление, что Господь и молодой человек обустроили этот славный особнячок для долгой совместной жизни.

Когда Габриель, неотразимый в своей зеленой шелковой столе, распахивал дверь ризницы и говорил: «Доброе утро, сестры, я рад вас видеть», Мари воспринимала его слова как личное обращение к ней. Повинуясь его командам: «На колени», «Встаем», «Поем», «Молимся», она в равной степени подчинялась обряду литургии и желаниям мужчины. В религиозном порыве Мари буквально впитывала в себя каждое слово Габриеля. Раньше во время проповедей она занималась тем, что заучивала наизусть имена, фамилии и даты жизни известных прихожан, высеченные на мраморных табличках вдоль прохода, — но ныне все изменилось! Благодаря Габриелю Мари наконец познала силу и мудрость Евангелий — она не только истово внимала удивительным словам священника, но и представляла юношу в образе Христа, прекрасного, хрупкого, полного любви к человечеству. Частенько она воображала себя в облике Марии Магдалины, трепеща от нежности, в мечтах она кормила юношу, мыла ему ноги, а затем вытирала их своими распущенными волосами; Священное Писание, обретая плоть, обретало смысл.

Единственное, что раздражало Мари, так это толпы людей, которые стали собираться в церкви каждое воскресенье с того момента, как появился Габриель. Однажды утром Мари захотелось наябедничать на них священнику.

— Знаете, святой отец, раньше семьи Дюбрей, Морен, Исидор и Депрери не приходили на мессу.

— Тем лучше. Никогда не поздно начать. Помните притчу о человеке, который уверовал, лишь когда подошел его смертный час?

— Да, но, по-моему, Иисус не учел того, какие мысли могут прийти в головы тем, кто уверовал сразу, когда они увидят, сколь охотно Бог принимает в свои объятия опоздавших.

— Иисус подумал об этом: он знал, что верующие люди лелеют и умножают в себе добродетель.

Не уловив тонкого намека на свой недостаточно милосердный нрав, Мари ответила священнику недовольным, ворчливым тоном:

— Ну да… Эти туристы ходят на мессу ради развлечения, посмотреть на нового аббата. Как говаривала моя бабушка: «Новая метла по-новому метет».

— Если они и приходят сюда из любопытства, моя задача — удержать их, сестра. Надеюсь, у меня получится.

Она пристально взглянула на него, воодушевленного, доброго, великодушного. Она покраснела, устыдившись своего недоверия к людям, и совершенно искренне произнесла:

— У вас все получится, святой отец. Я уверена, вы сделаете из них примерных прихожан.