приближалась Олимпиада-80(!), нужно было строить олимпийские объекты, что особенно волновало руководство Москвы. И финансовые ресурсы, и строительные мощности города в понимании власть предержащих нужно было сконцентрировать на этом 'важнейшем' мероприятии, а Зеленоград мог и подождать.
В результате время было упущено. А.И. с его опытом и умением убеждать оппонентов ничего поделать не смог, и чем дальше — тем было хуже. К 1988 году объем капитальных вложений в электронную промышленность США превосходил советские показатели примерно в четыре раза, японский же уровень был выше в шесть раз, а по полупроводниковой подотрасли почти в восемь. Это еще можно понять (но не оправдать), так как и выпуск советской промышленности был примерно во столько же раз меньше, но затраты на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) в СССР шли по той же номенклатуре изделий и казалось бы, что для соответствия современным достижениям науки скупиться на них было нельзя. Однако на самом деле финансирование отраслевой науки МЭП (включая затраты на НИОКР по оборудованию и материалам) было в семь-восемь раза меньше. Соответственно и наукоемкость (отношение затрат на НИОКР к стоимости товарной продукции) была ниже в полтора-два раза, чем в США. Один Устинов понимал и еще поддерживал по мере возможностей требования электронщиков, и с его помощью удалось выпустить постановление правительства и начать строительство в Калуге комплекса предприятий по электронным материалам, но и этот проект помешала реализовать горбачевская 'перестройка'.
Отстав, несмотря на свою молодость, от А.И. в понимании необходимости и способов (а именно в том, что это нужно было делать самим) решения проблем технологического переоснащения своих отраслей, некоторые новые коллеги-министры внимательно отслеживали вторжения МЭПа в зоны их ответственности. Одни, понимая пользу для дела и потому относясь ко всему спокойно и доброжелательно, другие — с ревностью.
К началу 80-х годов эта ревность начала принимать уродливый характер.
Хотя по инициативе А.И. и при поддержке Министерства обороны в МЭП были разработаны необходимые для внедрения новых принципов совместного создания аппаратуры документы, в Министерстве радиопромышленности, промышленности средств связи, приборостроения вместо их внедрения приступили к созданию собственных микроэлектронных производств, часто без полного понимания их специфики и сложности инфраструктуры.
Это было более чем неразумно, фантастически дорого и заведомо обречено на провал. Однако отраслевые амбиции, подкрепленные партийно-корпоративной солидарностью были сильнее государственного подхода, сильнее здравого смысла.
Как правило, для этого из электронной промышленности переманивались специалисты среднего звена, в основном технологи микроэлектронного производства. Эти немногочисленные специалисты обычно быстро понимали неразумность попыток создать несколько параллельных микроэлектронных отраслей, так как эти попытки только умножали множество проблем. Даже, если бы, к примеру, и была создана микроэлектроника внутри радиопромышленности, все равно ее традиционным конструкторам пришлось бы полностью переучиваться, чтобы конструировать микроэлектронную аппаратуру.
Все это происходило, как мы помним, в условиях хронического недофинансирования развития инфраструктуры отрасли, и не могло не приводить к распылению и так ограниченных возможностей советской микроэлектроники.
Специалисты, возможно, не могли представить себе масштабы необходимых затрат, что было для них простительно, но А.И. тяжело переживал, что этих масштабов не понимали министры, члены военно- промышленной комиссии, тот же аппарат ЦК. А министр радиопромышленности П. С. Плешаков вообще начал предлагать разделить МЭП между аппаратостроительными министерствами.
Такой подход к государственным проблемам, который применялся руководством страны все чаще и вел не к их разрешению, а к накоплению, повергал А.И. во все больший скепсис. Как человек, прошедший большую жизненную да еще и аппаратную школу, он был весьма осторожен в оценках высшего руководства и не только не поддерживал, но и старался пресекать разного рода кухонную критику, довольно процветавшую в семье. Но своим коллегам-министрам или зампредам он мог выдавать достаточно нелицеприятные характеристики. И чем старше становился А.И., тем все меньше оставалось среди них людей, к которым он бы относился с настоящим уважением.
И все же А.И. даже в этих условиях удавалось сохранять активность и добиваться впечатляющих успехов, хотя происходило это при непрестанной борьбе с болезнями — и своими и жены. Это ли не свидетельство его удивительно огромной воли, мужества и энергии!
Выбор места и времени отпуска теперь стали определяться заботой о состоянии ее здоровья. Ездить на традиционные наши морские курорты после перенесенной операции она поначалу не могла. Отпуск семьдесят третьего года супруги провели в Болгарии, следующий — в Польше. Потом ее состояние и физическое и моральное стало несколько лучше, и они еще несколько отпусков провели в Крыму, в Мисхоре. Здесь, в доме отдыха 'Морской прибой', знакомом еще с далекого пятьдесят второго, они уединенно жили на шестнадцатой даче на берегу моря, имевшей отдельный маленький пляж среди скал. Эта дача в июле использовалась как детский санаторий для детей и внуков членов Политбюро, а в августе обычно пустовала.
Еще позже единственным санаторием для них, а потом и для него одного стала подмосковная Барвиха. Здесь А.И. в последний раз встретился с Косыгиным, незадолго до кончины последнего. Бывший премьер, перенесший инфаркт, шел в сопровождении охранника навстречу по дорожке парка, поддерживаемый под руку врачом. Узнав А.И., он страшно, почти до слез обрадовался встрече. Они обнялись, немного поговорили, пожелали друг другу здоровья.
За десять лет борьбы с болезнью жены чудо почти свершилось: даже, по мнению сверхосторожных врачей кремлевки после периода, прошедшего со времени последней операции можно было предполагать, что болезнь прошла. Но радость оказалась преждевременной и самые жестокие испытания оказались впереди.
Из-за болей в костях постепенно больная стала терять возможность ходить, а потом двигаться вообще, нарастали боли по всему телу. Трудно передать, какое физическое и психологическое напряжение пришлось выдержать А.И… Ко всем его нагрузкам на работе добавился еще и уход за малоподвижной, а позже совсем неподвижной больной женой. А ведь ему было уже за семьдесят и его собственное здоровье с годами только ухудшалось.
Мама умерла в мае восемьдесят второго года в Объединенной больнице-поликлинике на Мичуринском проспекте. Как-то, незадолго до ее кончины, отец вместе со мной зашел в соседнюю палату. Там на кровати лежал, тоже доживая свои последние дни, Николай Алексеевич Пилюгин. Отец поговорил со своим старым боевым товарищем, постарался подбодрить, пожелал ему скорейшего выздоровления.
Уход из жизни жены больно ударил по А.И. Они прожили вместе сорок три года и с годами и болезнями все неглавное уходило, оставалось и крепло чувство дружбы и долга по отношению к близкому человеку. Этот свой долг отец продолжал выполнять и после ее смерти, добившись разрешения у В. В. Гришина похоронить жену на Новодевичьем кладбище и поставив ей великолепный памятник работы И. Д. Бродского. Скульптор сумел по фотографии, когда-то снятой самим А.И., сделать барельеф головы Серафимы Яковлевны, настолько уловив сходство, выражение лица и характер, что и в бронзе она кажется совсем живой. 10 ноября 1982 года я пришел к отцу помочь ему по дому да и скоротать время. Приготовились смотреть концерт в честь Дня милиции, но его почему-то не транслировали. Начались догадки и довольно быстро мы вычислили, что умер Л. И. Брежнев. Тем же дедуктивным методом мы определили на другой день, когда о смерти Генерального секретаря было уже объявлено, что его преемником станет Ю. В. Андропов. Андропов многое понимал и хотел многого, но начал с простого закручивания гаек, когда в рабочее время людей стали отлавливать в парикмахерских, банях, кафе, ресторанах и т. д.
Все это делалось государственной машиной далеко не законными способами. Хотя многие считали, что новый правитель строг, но справедлив, однако необходимое повышение требовательности на чиновном уровне сводилось к ненужной дерготне и угрозам, в том числе с напоминаниями к делу и без дела 1937 года. Толку от этой суеты не прибавлялось, поскольку, людей, видевших государственные перспективы, по-прежнему было предельно мало, и их число отнюдь не увеличивалось.
