Платона.
Казенс
Андершафт. Платон говорит, мой друг, что общество нельзя спасти до тех пор, пока преподаватели греческого не начнут фабриковать порох или пока фабриканты пороха не начнут преподавать греческий.
Казенс. О искуситель, лукавый искуситель!
Андершафт. Выбирайте же, мой милый, выбирайте.
Казенс. Может быть, Барбара не пойдет за меня, если я ошибусь в выборе.
Барбара. Может быть.
Казенс
Барбара. Отец, неужели вы никого не любите?
Андершафт. Люблю моего лучшего друга.
Леди Бритомарт. А кто это, скажи, пожалуйста?
Андершафт. Мой злейший враг. Он не позволяет мне отставать.
Казенс. А знаете, ведь это чудовище все-таки поэт в своем роде. Как знать, может быть, он великий человек.
Андершафт. Может быть, вы перестанете болтать и примете наконец решение, молодой человек?
Казенс. Но вы заставляете меня идти против собственной природы. Я ненавижу войну.
Андершафт. Ненависть — это месть труса за то, что его запугивают. Посмеете ли вы объявить войну войне? Вот и средства: мой друг, мистер Ломэкс, сидит на них.
Ломэкс
Сара
Ломэкс
Андершафт. Я и сам так думаю.
Казенс
Андершафт. Приходите когда хотите; через неделю вы начнете вставать к шести и сидеть до тех пор, пока я вас не выгоню, беспокоясь о вашем здоровье.
Билтон
Леди Бритомарт. Что вы хотите сказать? Намекаете на меня?
Билтон
Леди Бритомарт
Андершафт. Совершенно верно, Билтон, совершенно верно. Вот, пожалуйста.
Ломэкс. Ну, знаете ли!
Абсолютная чепуха! Поразительное научное невежество.
Сара. А против меня вы ничего не имеете, Билтон?
Билтон. Вам только нужно надеть туфли, мисс, вот и все. Они у нас там, внутри.
Стивен
Казенс. Надеюсь, это будет много легче греческого.
Стивен. Вот и все, что я должен был сказать, прежде чем предоставить вас самому себе. Пусть при важном жизненном шаге на вас не влияет то, что я говорил о дурном и хорошем. Я удостоверился, что предприятие это носит высокоморальный характер и делает честь моей стране.
Казенс. Барбара, я решил принять это предложение.
Барбара. Я так и думала.
Казенс. Вы понимаете, не правда ли, что я должен был решать, не советуясь с вами. Если б я взвалил всю тяжесть выбора на вас, вы рано или поздно стали бы меня презирать за это.
Барбара. Да, я не хотела бы, чтоб вы продали свою душу столько же ради меня, сколько ради этого наследства.
Казенс. Не продажа души меня смущает: я продавал ее слишком часто, чтоб из-за этого беспокоиться. Я продавал ее за профессорскую должность. Продавал ее за определенный доход. Продавал, когда, боясь сесть в тюрьму как злостный неплательщик, вносил налоги на веревки для палачей, и на несправедливые войны, и на все то, что я ненавижу. Что такое все поведение человека, как не ежедневная и ежечасная продажа души в розницу? Теперь я продаю ее не за деньги, не за положение-; не за комфорт, а за власть и реальную силу.
Барбара. Вы знаете, что власти у вас не будет, у него самого тоже нет власти.
Казенс. Знаю, я не о себе хлопочу. Я хочу власти для всего мира.
Барбара. Я тоже хочу власти для всего мира, но это должна быть власть духа.
Казенс. Я думаю, что всякая власть есть власть духа: эти пушки сами собой стрелять не станут. Я пытался добиться власти духа, обучая греческим вокабулам. Но мир не расшевелишь мертвым языком и мертвой цивилизацией. Людям нужна власть и не нужны вокабулы. А той властью, которая идет отсюда, может вооружиться каждый.
Барбара. Власть поджигать дома, где остались одни женщины, власть убивать их сыновей и взрывать на воздух мужей?
Казенс. Вы не властны творить добро, если не творите зла. Даже материнское молоко вскармливает злодеев наравне с героями. Той силой, которая взрывает людей на воздух, никогда так не злоупотребляли, как силой духа, воображения, поэтической и религиозной силой, которая порабощает душу человека. Как преподаватель греческого я давал интеллигенту оружие для борьбы с народом. Теперь я хочу дать народу оружие для борьбы с интеллигенцией. Я люблю народ. Я хочу вооружить его для борьбы с адвокатами, врачами, священниками, литераторами, профессорами, художниками, политическими деятелями, которые, став у власти, проявляют больше деспотизма и разрушительных наклонностей, чем сумасшедшие, негодяи и самозванцы. Я хочу власти достаточно доступной, чтобы ею могли овладеть люди из народа достаточно сильной, чтобы принудить умственную олигархию отдать свои таланты на общую пользу.
Барбара