нейтроны, образуемые делением ядра, будут поглощены и при взрыве никакой опасности радиации не наступит. Вы это имеете в виду? Теоретически это похоже на правду. Но ни одна душа не могла мне сказать, что хотя бы один испытательный взрыв такого рода был когда-либо произведен или предполагается в близком будущем. – Подумав, Ченцов добавил: – Я не сейсмолог, но мне кажется, что этот спор того же порядка, какой происходит вокруг контроля над взрывами, – все туман, один ядовитый туман, где хотят скрыть еще более ядовитую правду – нежелание разоружаться.
– Странно, – пробормотал Лесс, – все-таки ведь чистая бомба не сказка!
– Именно сказка. И давайте уж договаривать до конца: грязная или чистая, полугрязная или получистая бомба – не один ли черт? Все они предназначены для уничтожения людей и их творений. Так в конце концов не все ли равно людям, от чего погибнуть – от чистых или грязных бомб?!
Тут Лесс вспомнил рассказ одного из своих английских коллег о 'бомбах-бедняках' – дешевых водородных бомбах. Их изготовление, как выразился этот коллега, требует лишь 'парочки-другой толковых ученых, запасов тротила и тяжелой воды'. Всего ничего!
Полагая, что сейчас положит русского на обе лопатки, Лесс с удовольствием пересказал Ченцову то, что слышал:
– А раз уж в такой бомбе вовсе не будет урана, поскольку урановый заряд заменен тротилом, то она не только будет доступна для изготовления самым небогатым странам, но, главное, будет на все сто чистой.
Ченцов рассмеялся.
– Химера! – сказал он. – Чтобы произвести взрыв, необходимый для начала ядерной реакции, то есть для превращения изотопов водорода – дейтерия и трития – в гелий, понадобится столь огромный заряд тротила, что практически… – Ченцов покачал головой и повторил: – Да, практически это пока неосуществимо. И кроме того… – он пристально посмотрел в глаза Лессу, – уверены ли вы, что человечеству не все равно, наступит конец света от чистой или от нечистой бомбы; сулит человечеству и его цивилизации гибель урановая или водородная бомба?.. Помимо того, что попытка подмены разоружения пресловутым контролем вообще превращает все в болтовню для оттяжки времени.
– Значит… Парк бессовестно лгал и насчет 'чистой' бомбы, – про себя Лесс повторил: 'будто она не грозит ничем дурным…'
– Ничем дурным, кроме уничтожения, – усмехнулся Ченцов. – Если и так, я повторяю: какая разница?.. Мы не знаем, что будет через пять тысяч лет, необходимых, чтобы углерод 14, который насытит атмосферу в результате взрыва десяти чистых бомб, потерял половину своей радиоактивности. Но более или менее уверенно можно сказать: генетические последствия отравления нынешних поколений будут так неисчислимы, что я, Вадим Ченцов, предпочел бы быть убитым любой самой грязной бомбой сегодня же, не выходя из этой комнаты, нежели увидеть своих потомков, какими они будут через пять тысяч лет после того, как ваши современники пустят в ход своих 'бедняков'.
– А если я опубликую то, что вы говорите? – еще не веря самому себе, негромко спросил Лесс.
– Сделаете доброе дело… – и Ченцов вдруг рассмеялся, но смех его был невеселым. – Однако не думаю, чтобы вам это удалось. Не только потому, что в вашем мире никто не согласится это напечатать, а еще и потому, что…
– Да, тут есть над чем подумать, – не дослушав, перебил его Лесс и медленно, как бы про себя пробормотал: – Если бы только быть уверенным, что Парк врал… Врал, зная, что врет.
– Уж за это я ручаюсь! – сказал Ченцов.
В ту же ночь Лесс уехал из Лугано, воспользовавшись тем, что конференция прервала работу из-за болезни Парка.
4
Встреча с Ченцовым не выходила у Лесса из головы. Идея 'разоблачить' Парка приобретала характер одержимости. Это не способствовало хорошему настроению. Обдумывая дальнейшие шаги и делая наброски статей, он становился все мрачней; все чаще, оставаясь один, прибегал к спиртному. А после того впадал в еще большее смятение. Не мудрено, что он обрадовался, когда однажды, гуляя по окрестностям Закопане, увидел Ченцова. В том, что советский физик на обратном пути с конференции решил использовать туристскую путевку, Лесс готов был видеть подлинный перст провидения.
Русский не возвращался к их разговору в Лугано. Казалось, ему больше не было дела ни до чистых или нечистых бомб, ни до физики вообще. Глядя на тощее тело нового знакомого, Лесс только удивлялся тому, сколько энергии в этом хилом на вид 'мешке с костями'. В противоположность самому Лессу, все больше рыхлевшему под действием спирта, Ченцов не знал утомления в лыжных прогулках вокруг Закопане. Во время одной из них Лесс, присев на скрещенные лыжные палки, сказал:
– Больше не могу выносить вранья, которое развели вокруг вопроса о разоружении. Просто не могу! Конференцию можно закрыть, если обе стороны не одинаково искренне хотят разоружаться. А я… да я теперь уверен, что у наших тут что-то неладно.
– Вероятно, вы правы, – задумчиво согласился Ченцов. – В том, что дипломаты цепляются за эту ложь, есть какой-то отвратительный парадокс: как будто человечеству не все равно, как его хотят уничтожить: причинив людям вред радиоактивными эманациями или просто разорвав их на куски, без радиоактивного заражения этих кусков.
Лесс в отчаянии стиснул голову руками:
– Тошнит от всего, что я слышу, думаю, делаю. Невозможно выносить. Это нужно уничтожить, убить. Разбить вдребезги, ко всем чертям!
Он потер озябшие руки. Хотел еще что-то сказать, но Ченцов уже выдернул свои лыжные палки из снега и с силой оттолкнулся от сугроба.
Лесс с удивлением смотрел, как Ченцов, петляя, мчится по склону. Даже поймал себя на том, что стоит с глупо разинутым ртом.
Только на море и в горах утра бывают так радостно легки.
Стоя на балконе, Лесс думал о том, что пришел конец возможности вдыхать этот удивительный воздух. Словно наново сотворенный за ночь, такой невесомый и чистый и вместе с тем пронизанный таким ясно ощутимым ароматом.
Способен он сделать что-нибудь, чтобы заставить своих читателей задуматься не только над их коротенькой жизнью на этой земле, но и над существованием сотен поколений потомков на тысячелетия вперед? Странно, но непреложно, человечество не понимает: как бы фантастически велики ни были завоевания его гения, что бы они ни сулили, некому будет ими воспользоваться. Если на нынешнем микроскопически крошечном отрезке истории люди не одумаются, не придут в себя, не сосредоточат мысль на реальности угрозы и не применят всю силу своей миллиардно-человечьей воли, чтобы наложить вето на преступную волю тех, кому война кажется единственным и почти неизбежным выходом из противоречий, раздирающих мир. Да, вероятно, правы все-таки русские: только отвратительная слепота может заставить человечество ринуться в бездну самоубийственной войны. Не стоит ли труда и жертвы попытка показать людям, что положение смертельно опасно, но вовсе не безвыходно и человеческому роду нет надобности думать о самоуничтожении?
Лесс напрасно сидел перед раскрытой тетрадью – не писалось.
В комнату вбежал мальчик-служитель.
– Автобус отходит!
И, не ожидая приказаний, унес чемоданы Лесса.
С шапкой в руке, в пальто, накинутом на плечи, Лесс сбежал по лестнице и, не оглядываясь, вскочил в автобус: уехать тайно от Евы!
Когда автобус приблизился к 'Варшавянке', Лессу захотелось убедиться в том, что отсюда отходит
