достать своими 'серджентами' до заводов?
Офицеру у счетной машины понадобилось несколько секунд, чтобы ответить на этот вопрос. Снова взгляд Ивашина на карточку: практический боевой потолок 'дюсельдорфов' – четырнадцать тысяч. Значит, оставаясь по ту сторону границы, они не могут дотянуться до цели, которая может их интересовать. На сколько же они должны углубиться на советскую территорию, чтобы достать цель, обороняемую дивизией Ивашина?..
Ивашин отдернул штору широкого окна, выходящего на аэродром. Механики снимали маски с капониров. Летчики занимали места в самолетах дежурной четверки. Ивашин зажмурился от яркого света и посмотрел на локатор СКП, раскачивающийся из стороны в сторону, как голова задумавшегося мастодонта; заметил, как начал вращаться локатор пункта наведения – тут же рядом с его КП. Решил: пока те четыре воображаемых 'поляка' дойдут до границы, он успеет поговорить со своими двумя полками в дальних концах сектора. Однако прежде чем ему дали связь, наблюдение доложило, что 'польская' четверка подходит к границе – высота 13500, скорость 1100, азимут…
Ивашин приказал поднять четверку и вернулся к окну: густые клубы дыма вырвались из-под хвостов перехватчиков первого звена. Истребители почти вертикально, как снаряды, вонзались в воздух.
Ивашин пошел на пункт наведения. Не мешая майору Семенову, склонившемуся над экраном, генерал подсел к индикатору кругового обзора. Привычный глаз быстро разобрался в движениях зеленых капелек, падавших на линейку шкалы. Задумчивое спокойствие зеленого дождя до смешного не соответствовало тому стремительному, измеряемому долями секунды, что происходило в воздухе.
– Лег на курс, – услышал Ивашин голос командира звена капитана Короткова.
Ивашин взял микрофон
– Слива, видите самолеты?
– Вижу.
– Тип?
– 'Хеншель-77'.
– Опознавательные?
– Две полоски на киле. Цвета непонятны. Номеров на плоскостях не могу разобрать: все сильно блестит.
'И тут это чертово солнце', – подумал Ивашин и спросил ведомого:
– А вы, Груша, видите номера?
И когда офицер записал ответ, Ивашин сказал:
– Не выпускайте их из виду. Ждите приказаний.
Ивашина вызвал командующий.
– Варшава сообщает: польских самолетов в этом районе не может быть. Самолет индийской линии 'Лёта' еще в Дели. Действуйте, как сказано.
– Ясно.
Ивашин почувствовал возбуждение, как бывало в давние школьные времена перед зачетными полетами; как бывало на войне при встрече с врагом. Сейчас он не в воздухе – на земле, но зато он и дерется не один, а всею мощью дивизии, каждым движением которой должен управлять и в воздухе. За ее успех или неуспех он отвечает во сто крат больше, чем если бы был в воздухе сам.
Сквозь грохот и вой стартующих перехватчиков Ивашин силился разобрать новое донесение Короткова:
– Вижу самолеты.
– Тип?
– 'Дюсельдорф-три'. Окна в фюзеляжах не настоящие.
– Что значит 'не настоящие'?
– Нарисованы. Ясно вижу.
– Спасибо.
Еще вопрос ведомому:
– Груша, какие самолеты видите?
– Бомбардировщик. Вижу замаскированную башню.
Ивашин вместе с Семеновым следил за разворотом четверки. Что такое: вторая слева блестка вдруг оторвалась и движется особняком. Да это же самый молодой – ведомый второго звена лейтенант Армир Рашидов. Сейчас он скажет, в чем у него дело. Нет, молчит.
– Листик, Листик… отвечайте… – ласково проговорил Семенов.
– Я Листик, я Листик…
– Куда вас понесло?
Рашидов молчит. Ивашин видит, что к моменту, когда 'дюсельдорфы' окажутся над границей, в позиции, удобной для атаки, перехватчиков останется только трое. И те – в густом облаке. Может быть, это облако и смутило молодого Рашидова.
– Пристройте Рашидова в пару, – скороговоркой бросил Ивашин Семенову.
Пока шел разговор Семенова с Рашидовым, штурман вывел тройку Короткова на 'дюсельдорфов'.
– Сбросьте тысячу высоты… тридцать градусов вправо.
– Вижу! – слышится короткое восклицание ведущего.
Ивашину кажется, что он слышит, как забилось сердце летчика, словно в самолете сидит он сам, а не капитан Коротков.
'Дюсельдорфы' снова легли прямо курсом к границе. Сейчас они окажутся у советской земли в самом узком месте южного угла. Где-то на траверзе Массалы. Отлично! Еще немного, и их можно будет сбить на законном основании над своими территориальными водами. 'На совершенно законном основании', – мысленно повторил Ивашин. Он не вполне отчетливо понимал – война это или еще не война? Нужны ему еще какие-нибудь приказания, чтобы сбросить 'дюсельдорфы' в море, или все зависит только от его летчиков?..
Ивашин, не отрываясь, глядел на две светящиеся точки в поле локатора, если 'дюсельдорфы' станут набирать высоту, намерение их будет ясно: удлиняют глиссаду своих снарядов, чтобы достать до нефтерайона. Значит, задача его истребителей – помешать им набрать высоту в ничейном небе.
Приказание Короткову – и зеленые слезки в стекле индикатора закапали все дальше и дальше на ось высоты.
Ивашин считал секунды: тридцать… шестьдесят… девяносто – ход 'дюсельдорфам' вверх закрыт!
Ивашин подумал было: надо сказать Короткову, что делать дальше, но в этот миг точки 'дюсельдорфов' рассыпались мелкими блестками. Светящиеся хвостики крошечных комет потянулись от них к земле. Управляемые снаряды! Словно молния, освещая весь небосвод от края до края, возникла, осветила мозг и претворила в действие мысль Ивашина. Он выбрасывал в микрофон слова с четкостью скорострельного пулемета.
Семенов переориентировал летчиков, два оператора выдали со своих машин расчеты для выхода на перехват, весь КП представлял собой одну синхронно действующую, считающую, анализирующую и диктующую машину.
Ивашин констатировал факты и действовал сообразно этим фактам. Фактом было нападение – значит, следовало уничтожить нападающего. Ивашин считал секунды сближения своих перехватчиков с бомбардировщиками: секунда… полторы… две… две с половиной… Три!
Голос Короткова:
