мысу на юге. Почему он не переплыл это совсем небольшое расстояние до африканского берега на рыбачьей лодке? По чьему приказу он должен был отправиться в Моху? Что могло заставить такого исследователя, как Зеетцен, отклониться от своей цели?
В октябре 1811 г., спустя два дня после того, как он оставил Моху, его нашли мертвым на дороге в Таизз. Крузе, исследователь и хранитель огромного научного наследия Зеетцена, пишет, что возможно, кто-то завладел его бумагами, ибо он вызвал подозрение своим странным поведением. В бумагах, без сомнения, нашли и снятые им планы Мекки и Медины, и, по всей вероятности, по приказу имама Саны по дороге в Таизз его отравили. Такая судьба постигла бы любого араба, осквернившего святыню.
Когда мы причалили к берегу, была уже ночь, повсюду мигали керосиновые рыбацкие лампы. Рыбаки пригласили нас разделить с ними скромную трапезу, состоявшую из лепешек, вяленой рыбы и чая.
Все заинтересовались нашими машинами. Водители терпеливо и не без юмора объяснили их устройство. В качестве особого достоинства подчеркнули, что они великолепно показали себя в условиях пустыни и что у них воздушное охлаждение. Эта информация вызвала бурный восторг и даже овацию, так как вода в этих местах, да и во всей стране — дефицит.
Здесь, на берегу, устроиться на ночлег нетрудно. Руками выгребаю в песке яму и, завернувшись в одеяло, ложусь в нее. Сон приходит не сразу. До моего слуха еще долго доносится разговор. По песку шмыгает бесчисленное множество маленьких и больших крабов. Потешный «народец» эти крабы. В мягком песке, у самого прибоя они строят себе маленькие песчаные крепости с острыми конусообразными башенками и норками в глубине. Башенки служат им наблюдательной вышкой для высматривания добычи. В случае опасности они молниеносно скатываются вниз и прячутся за крепостью, а если опасность слишком велика, — в норке. Море катит на них свои волны, но вода проникает не очень глубоко, и через некоторое время они вновь с любопытством выглядывают наружу. Особенно деятельны крабы по ночам. Моя песчаная яма — препятствие для них, и они обегают ее. Я засыпаю под тихий всплеск волн у Ворот слез.
ГОСПОЖА МАХАНИ
В Адене в Центре попечительства охраны матери и ребенка меня встречает госпожа Махани, руководительница Центра. Она молода, но уже мать троих детей. Черные волосы повязаны розовым платком, глаза спрятаны под темными очками. Как и многие работники здравоохранения, она носит белый брючный костюм.
Когда я по-английски говорю, что не знаю языка ее страны, она с улыбкой отвечает по-немецки:
— Ничего, будем говорить на языке вашей страны.
Госпожа Махани училась в ГДР и с благодарностью вспоминает свою «воспитательницу».
Ее родители, родом из Хадрамаута, весьма прогрессивных взглядов, смогли дать ей образование и профессию медицинской сестры, одну из немногих профессий, которые доступны дочерям Юга. Уже будучи медсестрой, она участвовала в демонстрациях против англичан в Адене, ухаживала за больными и ранеными борцами за освобождение, лечила их. После этого администрация госпиталя, называвшегося тогда именем королевы Елизаветы (сейчас это самая современная больница в республике), отказала ей в работе. Дальновидные люди послали ее в ГДР для продолжения образования, и, в 1967 г. она вернулась на родину. Приобретенные ею знания и опыт она сейчас использует не только как медицинская сестра, но и как преподаватель аденской школы, готовящей медицинских сестер и санитаров.
С любовью склоняется она над малышом, который производит впечатление вполне здорового ребенка. Укутанный так, что его едва видно, он лежит на весах и кричит во все горло. Рядом стоит мать, любуясь своим дитем.
— История, которая произошла с этим ребенком, — не уникальная. Таких вы встретите сколько угодно, — говорит госпожа Махани. — Он поступил сюда два месяца назад, ему тогда было пять месяцев, а выглядел как трехмесячный — кожа да кости, губы бледные. Мать принесла его к нам потому, что он не прибавлял в весе, как другие дети, и подолгу плакал. При рождении у него был нормальный вес, а в последние месяцы стал худеть. Что с ним случилось? Мать хотела лучшего для своего ребенка и, услышав по радио, что нет ничего питательнее, чем порошковое молоко, перестала кормить его грудью. Она настояла, чтобы муж на те деньги, что были в доме, купил несколько банок порошкового молока. Ребенок стал получать лишь немного молочного порошка, разбавленного водой, так как мать не умела правильно приготовлять искусственное питание. Но теперь все хорошо. Мать вновь стала кормить ребенка грудью, и малыш начал прибавлять в весе. Необходимо разъяснять женщинам, как важно материнское молоко для детей, особенно в условиях нашей страны.
Искусственное питание может привести даже к смерти ребенка. Дело не только в том, что расходы на порошковое молоко сопряжены с материальными трудностями для семьи, но еще и в том, что встает проблема приготовления искусственного питания. В деревнях матерям нередко приходится очень далеко ходить за водой, к тому же и вода в колодцах не всегда отвечает санитарным нормам. Бутылочки для питания кипятятся плохо; прокипятив их один раз, мать считает, что этого достаточно. Тенденция рассматривать искусственное вскармливание как один из символов приобщения к современной цивилизации была в одно время очень велика. Остальное сделала реклама «Elite woman gives bottle food» («Женщина из высшего общества кормит из бутылочки»). Толстенькие младенцы улыбались с экранов кинематографов, телевизоров или со стен домов.
— Раньше существовала даже такая практика, — продолжает госпожа Махани, — представители концернов по производству порошкового молока дарили роженицам еще в больнице или по возвращении их после родов в деревню несколько пачек такого молока. Многие матери решили, что им и впредь будут даром давать порошковое молоко, и стали пренебрегать кормлением детей грудью. Лишь после шестьдесят девятого года стало возможно запретить рекламу порошка. Теперь представители фирм должны поставлять его нам, а мы уж сами решаем, кому его дать, например матерям, у которых нет молока. В течение нескольких месяцев они получают его бесплатно, а ребенок находится под нашим постоянным наблюдением. Это была не такая уж большая, но и не малая победа в борьбе за здоровье наших детей!
Госпожа Махани обучает также будущих матерей, как правильно приготавливать смеси для грудных детей. Для этой цели устроена специальная кухня, где женщины практикуются в этом деле. Тут я вспомнил, что один из врачей нашей больницы тоже попытался организовать школу для будущих матерей, но, поскольку он еще плохо знал нравы и обычаи этой страны и, кроме того, общение с аудиторией осуществлялось только через переводчика, его затея научить матерей правильному уходу за грудным ребенком и приготовлению смесей для детского питания большого успеха не имела. Наверное, надо было бы, чтобы эту миссию взяли на себя местные специалисты.
Центр располагает большим количеством помещений. Здесь могут получить консультацию и медицинскую помощь матери с детьми, а также женщины, ожидающие ребенка. Сотрудники Центра приходят к ним домой и приглашают их к себе.
— Ввести в практику метод материального стимулирования, как это делается в вашей стране, — говорит госпожа Махани, — мы пока не можем.
В связи с тем что мнения относительно мер по регулированию рождаемости здесь весьма разноречивы, мне интересно было узнать, что об этом думает госпожа Махани, лучше других знающая проблему матерей.
— Наша страна большая, а населения в ней всего миллион шестьсот тысяч человек, но даже и для этого небольшого числа не всегда хватает пищи, поэтому было бы разумно по крайней мере на несколько лет приостановить быстрый прирост населения. Неплохо бы выбрать, как у вас говорят, золотую середину. Беседуя с женщинами, мы ориентируем их на то, чтобы в семье было не больше трех детей. Но у нас очень гордятся, когда в семье детей, особенно мальчиков, много. Престиж мужчины, а также и женщины растет с каждым появившимся на свет сыном. Насколько сильна эта традиция, свидетельствует такой пример. Одна из наших медсестер, мать двоих детей, опять забеременела. На третьем месяце у нее произошел выкидыш, но она не очень огорчилась. Зато с большой гордостью рассказывала всякому, кто соглашался ее слушать, что у неё опять был мальчик, хотя, как медсестра, она, естественно, не могла не знать, что определить пол
