Мертвое «да»

«Не до стихов… Здесь слишком много слез…»

Не до стихов… Здесь слишком много слез,
В безумном и несчастном мире этом.
Здесь круглый год стоградусный мороз:
Зимою, осенью, весною, летом.

Здесь должен прозой говорить всерьез
Тот, кто дерзнул назвать себя поэтом.

Синяя рубашка[3]

1. «Вряд ли это лишь воображенье…»

Вряд ли это лишь воображенье:
Сквозь бессонницу и темноту
Вспоминаю каждое движенье,
Каждый жест и каждую черту…
Папиросу вечную во рту…

2. «Глупо, смешно и тяжко…»

Глупо, смешно и тяжко
Помнить годами вздор:
Синюю эту рубашку,
Синий ее узор.
Ворот ее нараспашку.
Пояс. На поясе пряжку.

3. «Пусть теперь больничная постель…»

Пусть теперь больничная постель
Приковала скоро год на месте,
Пусть давно за тридевять земель
Ты теперь… И вот не шлешь известий…

В прошлом были эти шесть недель,
Что мы в Ницце проводили вместе.

«Здесь главное конечно не постель…»

Переживи, переживи

Тютчев

Здесь главное, конечно, не постель…
Порука: никогда не снится твое тело.
И, значит, не оно единственная цель…
Об этом говорить нельзя, но наболело.

Я бы не брал теперь твоей руки…
Упорно не искал твоих прикосновений.
Как будто невзначай — волос, плеча, щеки…
Не это для меня теперь всего бесценней.

Я стал давно грустнее и скромней.
С меня довольно знать, что ты живешь на свете.
А нежность и всё то, что в ней и что над ней
Привыкли ничего ждать за годы эти.