тебе ледяным, всевидящим, беспристрастным взглядом…
Да, все мы теперь боялись Фрэнка. Даже я, понимая, что этим страхом причиняю ему жестокую боль. И всё-таки я ничего не мог с собой поделать и в двух случаях из трех торопливо отворачивался и спешил прочь, едва завидев вдалеке высокую фигуру в черном. Презирая себя, ругая в душе последними словами.
Благодаря Всеблагих за то, что на этот раз не придется смотреть в его глаза.
Но больше всех страдал из-за своего страха гордый Илбрек. Поначалу он изо всех сил старался показать, что не испытывает к чужаку ничего, кроме исполненного достоинства расположения одного воина к другому. На пиры и советы военные звал, торквесы золотые и богатую одежду в подарок слал, мнением о выбранном нами месте для битвы интересовался. Фрэнк отказывался от приглашений, смотрел на дары как на пустое место, а в ответ на вопрос молча пожимал плечами, разворачивался и уходил, не оглядываясь. Лаурик же, видя всё это, лишь довольно хмыкал в усы. А когда его спрашивали, отчего, дескать, Посланник так странно ведет себя, или брезгует нами, простыми смертными, отвечал: Посланник выше приязни или неприязни. Ему, наделенному частью от части Изначальной Силы, — драгоценные дары? Ему, вкусившему каплю от капли Изначальной Мудрости, — хмельную брагу? Ему, получившему слово от слова Изначального Мастерства, — боевые хитрости? Нет, почтенные, не за этим прислан он сюда. Так что не трудитесь понапрасну и верьте: когда придет час, Посланник не подведет.
И тогда Илбрек осмелел. Всё чаще и чаще, особенно опрокинув чашу-другую, он начинал рассуждать: подумаешь, Дарэг Клив! Подумаешь, Посланник! И ничего в нем такого особенного нет. Да — воин. Да — великий воин. Ну и что?! Вон, к примеру, Трен Броэнах сидит. Скажете, не воин? Скажете, не великий? Да и сам он, Илбрек Мак-Аррайд, тоже не древком копья деланный и оружие боевое не вчера в руки взял. И даже не позавчера. О ком поют барды по всему Пределу? Нетрудно сказать! Кто давно перестал вести счет головам могучих врагов? Опять-таки нетрудно! На чьем ложе спит Этайн Певунья, не сводя с избранника полного страсти и обожания взора? Кто, в конце концов, не сегодня-завтра наденет венец верховного правителя? То-то! Всеблагие — да не оставят Они нас своей милостью! — послали Своего слугу на помощь Илбреку Мак-Аррайду. Значит, кто из них двоих главнее? Ага! Всем понятно? Его ведь и зовут-то — Алый Меч. Другими словами, оружие, которое рука владельца может поднять, а может и не поднять. И самый лучший меч без хозяина ржа съест, потому как хозяин…
Впрочем, обо всём подобном будущий Ард-Ри говорил, заметно понижая голос, постоянно оглядываясь через плечо и прислушиваясь. А всё потому, что Илбрек Мак-Аррайд был гордецом и бахвалом, задирой и честолюбцем, любителем женщин и хмельного, и лишь одного за ним никогда не водилось — глупости. Понимал Лоннансклех, что плевать Фрэнк хотел как на венец, так и на того, кто его носит. А еще понимал, что в предстоящей битве все его — да и мои, что уж приуменьшать! — люди станут сражаться вовсе не из желания посадить на престол нового верховного правителя, а старого всенепременно свергнуть. Нет, они будут умирать и убивать потому, что так повелели смерть в черных одеждах и Мудрый Лаурик, в руке которого зажат сдерживающий ее поводок.
Кстати о Лаурике. В отличие от Фрэнка, он поначалу старался вести себя так, будто ничего не произошло: по-дружески заговаривал с воинами, превозносил красоту дев, подмигивал детям. Воины отвечали невпопад, девы еле слышно благодарили, не смея поднять глаза, дети постарше застывали на месте, боясь лишний раз вздохнуть, а малыши с ревом бежали прочь.
Поняв всю тщетность своих попыток, Лаурик разительно переменился. Первый среди равных стал первым над равными. В голосе его, ранее таком спокойном и мягком, зазвучали резкие и властные ноты, всё чаще даже в разговорах со мной и Илбреком он вел себя как господин, снисходящий до слуг.
Даже не слуг.
Собак.
Собак, которых надлежит сдержанно хвалить за понятливость и сурово отчитывать за тупость. Которые — даже самые лучшие — ни за что не смогут встать вровень с человеком.
Странно, но почти все в Темре приняли «второго» Лаурика с заметным облегчением. Да и то сказать: не нужно отныне измышлять глупых ответов на неожиданные вопросы, давиться неискренним, в горле застревающим смехом, даже не дослушав шутки, не нужно придумывать достойный повод для того, чтобы улизнуть. И даже смотреть — не нужно. Только и делов — дорогу вовремя уступить да в почтительном поклоне спину согнуть, бормоча под нос восхваления Четырем, Их Устам и Их Мечу.
Да, именно так. Мудрый и Герой. Уста и Меч. Черное и Белое. Беда и Смерть. И хотя многие ловили себя на подобной святотатственной мысли, в ужасе зажимая рот, Смертью они считали Фрэнка. Я же ни на миг не забывал: цвет Смерти — Белый.
Белый…
На третье утро Лаурик призвал нас — меня, Илбрека и Фрэнка — в свои покои.
— Завтра, — коротко и емко начал беседу он, не успели мы усесться за стол. — Сражение будет завтра.
— Ну наконец-то, клянусь Четырьмя! — нервно хохотнул Лоннансклех. — Мне уже не терпится отсечь несколько голов. А одну — особенно!
Мы с Фрэнком промолчали.
— В полдень вы должны выступить, — проигнорировав браваду Илбрека, продолжал Мудрый. — На ночь встанете, как мы условились заранее, перед Маг Лар, а на рассвете выдвинете войска на боевые позиции. Фрэнк возглавит левое крыло, Трен — правое…
— Ну а я, разумеется, центр! — закончил за него Мак-Аррайд. — Об этом мы тоже неоднократно говорили. Но скажи, о Мудрый, почему ты всё время говоришь «вы»? Неужели ты не полюбуешься на то, как…
Резкий хлопок ладони по столу прервал его фразу. Лаурик по очереди ожег нас яростным взглядом, словно бичом:
— Неужели вы до сих пор не уяснили, что когда говорю я, все остальные молчат и почтительно внимают?! Но я отвечу тебе, Илбрек Мак-Аррайд, хоть ты этого и не заслуживаешь: да! Да, я не буду присутствовать при битве. Найдутся дела и поважнее!
— Куда уж важнее! — раздосадованно пробурчал Илбрек, проигнорировав пинок, которым я наградил его под столом. — Я-то надеялся…
— Что под ногами воинов Сильвеста так же, как под колесницами Эората, разверзнется земля? — почти ласково произнес Мудрый, и от его тона по коже моей пробежали мурашки. — Что огонь и молнии падут с неба им на головы?! Что оружие выпадет у них из рук?! Смотри мне в глаза!!!
Его левая рука метнулась атакующей змеей, сжалась на вороте рубахи Илбрека, рванула, почти уложив могучего воина грудью на стол. Дорогая ткань вишневого цвета натянулась, врезаясь в кожу, мешая дышать; Илбрек захрипел, лицо его побагровело.
— Так ты этого хочешь? — спросил Лаурик, не ослабевая хватки и не обращая внимания на пальцы Владыки Гор, бессильно скребущие по столешнице. — А зачем тогда ты мне вообще нужен? — Рывок. — Может, я с самого начала напрасно с тобой связался? — Рывок. — Сделал бы Ард-Ри Трена, положил бы на его ложе эту безмозглую куклу… — Легкий толчок, и массивный Илбрек, как котенок, летит через всю комнату, врезается в стену, сползает по ней на пол, с сипением втягивая в легкие воздух.
— Еще какие-нибудь возражения? — холодно спрашивает у нас Лаурик. Я с трудом заставляю себя не смотреть на главу рода Аррайд и качаю головой. Фрэнк пожимает плечами: ему, как всегда, всё равно.
— Так-то лучше… Ладно, чтобы потом не было больше глупых вопросов — я не буду сидеть сложа руки. Конечно, один раз я уже нарушил запрет не вмешиваться напрямую в дела людей, но исключения только подтверждают правила. В тот миг, когда вы сойдетесь в бою с ратями Сильвеста, я тоже буду сражаться. Догадываетесь, с кем?
Мы не ответили, хотя действительно оба понимали, куда он клонит.
— Хорошо! К нашим воинам я обращусь с напутственной речью чуть позже, перед выступлением. А вам приказ будет только один: бейтесь так, словно от исхода этого сражения зависит не только ваша жизнь, но и сама ваша душа! Не просить и не давать пощады! Никому!
Мы по-прежнему молчали. Впрочем, к чему тут слова? Всё, что могло быть сказано, сказано уже давным-давно.
— На этом и закончим, — подводит черту Лаурик. — Ты можешь идти, Трен. Захвати с собой этого…
