снова подошел к забору и громко заржал. Его последний рекорд по прыжкам в высоту был один метр. Высота ограды — полтора метра. Педро разбежался и прыгнул. Верхняя перекладина разлетелась в щепы. Не беда! Зато пони вырвался на волю и погнался вслед за кобылой. Изящной рысью он обежал подводу и стал поперек пути. Пришлось остановиться и кобыле. Педро ворча приблизился, обнюхал ее и заржал:
«Эй, ты, неужели ты меня не видишь?»
Однако глаза кобылы замечали только стрелки молодой травы на лугу. Она подалась вперед. Педро взвился на дыбы. Опускаясь, он по самые бабки увяз своими стройными ногами в широкой шлее кобылы. Педро оказался в плену, в оковах. С испугу паренек-кучер растерялся и пустил в ход кнут. Педро силился высвободиться и при каждом ударе встряхивал головой:
«Я не могу выпутаться, не видишь, что ли?»
Неподалеку наш друг, старый лесоруб, уничтожал пырей на своем поле. Он услыхал ржание своего любимца Педро. Лошадиный язык ему понятен, и он сразу подметил в голосе Педро тревожную нотку.
Со всей быстротой, на какую он был способен при своей искалеченной ноге, он поспешил на помощь.
— Не бей его, не стегай Педро!
Молодой кучер опустил кнут. Славный древоруб и его сын вызволили стонавшего Педро из ловушки.
Педро встряхнулся и недовольно заворчал, жалуясь своему другу:
«Неужели любовь и кнут так неразлучны?»
ПЕДРО ПРОХОДИТ ОТБОР
Я написал в инспекцию по охране племенного скота и попросил зоотехника приехать и «отобрать» Педро; иначе говоря, наш жеребец должен был пройти отбор как животное породистое и племенное. Я не сомневался, что Педро именно таков.
И вот, как-то под вечер, когда гуси на холме перед домом набивали себе зобы на ночь, а тени уже удлинялись, к крыльцу подъехала машина. Из нее вышли два человека — отборочная комиссия. Один из них опирался на металлическую палку. Это был складной метр. Им точно измеряют рост племенного животного.
Для начала я распил с этими любезными людьми бутылочку. Мы рассказывали всякие лошадиные истории. Я узнал, у кого еще в нашем округе есть пони.
В эту пору Педро обычно резвится на выгоне в саду. Теперь же он стоял в конюшне нарядный, как именинник, и ждал, когда его выведут. Гриву и хвост мы любовно ему расчесали и пригладили щеткой. Уздечка с набором была до блеска начищена сапожным кремом.
После второй стопки зоотехник сказал:
— Что ж, пожалуй, начнем, пока еще светло.
Между тем Педро от скуки успел вываляться в соломе. Никто не приходил за ним, и он, разбросав соломенную подстилку копытами, остудил свою горячую кровь о земляной пол стойла. Попробуй-ка теперь счистить мокрую грязь с лошадиной шерсти! А снаружи ждали работники отборочной комиссии. Пришлось выводить Педро таким, как есть. Вместо образцового коня я представил образцового поросенка.
Гости сморщили носы. Теперь они на все смотрели своими должностными глазами. А глаза эти очень острые. Определили рост Педро: один метр двадцать пять сантиметров. Затем смерили объем груди и толщину ног.
Я опять стал мальчишкой, который когда-то на конских ярмарках выводил лошадь на показ. Педро, шагом, Педро, рысью! На указанном нам месте мы делали поворот. Все было совсем как на больших публичных отборах. Всякий раз, проходя мимо членов комиссии, я слышал, как они шепчут друг другу баллы и различные термины.
— За уход и чистоту мы получим плохую отметку, — сказал я Педро, когда мы бежали рысью. — А виноват один ты!
Педро пропустил мои слова мимо ушей. На уме у него, наверное, было одно: когда же, наконец, ты отведешь меня на выгон?
Члены комиссии свернули свою рулетку, щелкнули складным метром и записали в блокнот баллы. Отбор был закончен.
— Что вы нам поставили?
— Отборочный балл: III б.
Это весьма посредственная отметка, вроде как три с минусом за школьное сочинение.
Гости словно вывинтили свои должностные глаза и, приветливо кивая, уехали. Педро прошел отбор.
Когда машина отборочной комиссии свернула в долину, я потянул жену за рукав.
— Не огорчайся из-за плохого балла. Что они понимают в лошадях!
Но я-то знал, в чем дело. Члены комиссии увидели то, что заметил и я, впервые взглянув на Педро: круп немного узковат, спина мягковата. Это было до того, как я влюбился в Педро. Любовь заставляет человека смотреть на недостатки сквозь пальцы. Так что иногда она — добрая сила, а иногда — опасная.
ПО ЛЕСУ ИДЕТ КЕНТАВР
Повеяло теплым весенним ветром. Надо мной, в кронах сосен, что-то шумело и гудело, словно работали большие лесные жернова. Пели дрозды. Иволга бесстрашно уселась на сучок и пропела мне свою песню прямо в лицо. Дикие утки на озере заплывали далеко от спасительного прибрежного камыша. По берегу, хлюпая в топкой трясине, бродила лиса. Она охотилась за выводками водяных птиц. Почему животные в лесу и на озере полны такого доверия ко мне? Потому что я брожу по узким тропинкам, среди лесов, болот и озер, на четырех конских ногах. Мои собственные ноги болтаются без дела. Я еду верхом на Педро. Я управляю им. Он несет меня туда, куда я захочу. Мы слились в одно существо. Я одолжил этому двойному существу свою голову, а Педро — свои четыре ноги. Таким образом, мы представляем с ним кентавра, одно из тех сказочных существ, о которых повествуют древние сказания.
Сидя на спине у Педро, я разъезжаю верхом по лесу, совсем как в детстве. Тогда мы и понятия не имели о такой штуке, как искусство верховой езды. Мы думали лишь о том, как бы уберечь от жесткой стерни наши черные босые ноги. Вцепившись ручонками в гриву, упираясь голыми пятками в тощие бока рабочих коняг, мы ухитрялись удержаться на спине лошади. Под гору мы летели так, что только ветер в ушах свистел. Что за беда, если покатишься кувырком? Вспаханная земля мягкая, а на пастбище удар смягчает трава. Мы учились прилаживаться к движениям лошади, учились держаться крепко, словно присасываясь к ее спине, когда она прыгает через рвы и межевые борозды. Мы учились верховой езде, как первобытные люди.
Впоследствии, став профессионалом-коневодом, я должен был-таки учиться ездить верхом. Учиться? Разве я и так не умел ездить верхом? Уметь-то умел и мог мчаться на неоседланной лошади, что твой огневик,[4] но для учителя верховой езды я стал наездником лишь тогда, когда, по его указаниям, научился сидеть в седле «по-прусски», неподвижно, как каменный истукан. Лошадь для него была только спортивным снарядом, на котором по всем правилам выполняются те или иные упражнения. Боже мой, да тот, кто не знает лошадь, кто не нарушал исподтишка правил закоснелого учителя, тот никогда не выучится ездить верхом!
Встречали ли вы хоть раз в жизни учителя езды на велосипеде? Мой пятилетний сынишка Илья возился с маминым велосипедом. Он хотел научиться ездить. Будь я учителем вроде того, который обучал меня верховой езде, я непременно сказал бы:
— Сиди на велосипеде прямо, Илья! Если будешь падать направо, поворачивай руль налево! Что ты
