боялся, вдруг Антонина Михаляк его узнает — и убил ее.
— Пан поручик, — пробовал возразить Хшановский. — Я служу в Домброве Закостельной почти восемь лет. Каждого человека тут знаю. Нет здесь такого, со шрамом над левым глазом.
— Это еще неизвестно. К тому же вовсе не доказано, что в этих местах живет именно тот, высокий, со шрамом. А может быть, как раз тот, что поменьше ростом, ведь его лица никто не видел?
Старший сержант ничего не ответил. Хочешь не хочешь, а пришлось ему сесть на мотоцикл и отправиться в Недзбож. Он вернулся часа через три без особых результатов. Жители Недзбожа, как и крестьяне других деревень, целыми днями копали в поле картофель. Поднимались они затемно и вечером, усталые, ложились спать пораньше. Никто из них не совершал вечерних прогулок на мотоцикле, никто никому не одалживал своей машины. И не было у них ни времени, ни желания разглядывать тех, кто проезжал на мотоцикле вдоль деревни.
Тем временем поручик Левандовский тоже не сидел сложа руки. Он побеседовал со многими жителями Малых Грабениц, набросал десятка полтора рабочих заметок, составил протоколы. Но что толку? Следствие не сдвинулось с мертвой точки.
Уже сгущались сумерки, когда милицейская «варшава» двинулась обратно в Цеханов, а старший сержант Хшановский вместе с капралом Кацпереком возвратились к себе в Домброву Закостельную.
Глава 4. Прическа «трапеция»
Двумя днями позже старший сержант Станислав Хшановский облачился в новый мундир и, проверив, в порядке ли наградные колодки, отправился в Цеханов. В уездном отделении милиции он поздоровался со знакомыми, поговорил с поручиком Левандовским, мрачные предчувствия которого оправдались на все сто процентов: следствие по делу «человека со шрамом» передали ему. На первом этаже, в секретариате, сержант поинтересовался у симпатичной блондинки, пани Эльжбеты, в хорошем ли настроении сегодня майор и сможет ли он его принять.
— Сейчас у майора его заместитель и представители уездного народного Совета, Совещание продлится часа полтора: к двенадцати начальник просил подать ему кофе. А около часу дня вы сможете к нему пройти Я доложу. А что сказать, по какому вопросу?
— Вопросы разные. И служебные, и личного порядка.
— Приходите около часа. Майор никуда не уедет. Разве только что-нибудь срочное. Однако прежде, пан Хшановский, я бы посоветовала вам заглянуть к парикмахеру.
— О господи! — сержант растерянно провел рукой по волосам. — Очень вам благодарен, пани Эля, я совсем позабыл. Задал бы мне майор перцу!
Сержант уехал из Домбровы Закостельной не позавтракав. Время близилось к двенадцати, он почувствовал, что страшно голоден, и решил сначала перекусить, а потом сходить к парикмахеру, тем более что неизвестно было, как долго придется ему ожидать приема.
Хшановский свернул на Варшавскую улицу и вошел в ресторан. Несмотря на раннее время, ресторан был полон — в четверг в Цеханове базарный день. Однако сержанту повезло: только что освободился маленький столик у стены. Перед Хшановским скоро возник официант, пан Владзя — высокий видный блондин лет тридцати пяти.
Сержант недолюбливал этого официанта. Владислав Плевинский, по мнению многих клиентов, держался слишком развязно и фамильярно обращался с посетителями, в рабочее время от него нередко разило спиртным. Хшановский тут же почуял, что пан Владзя уже успел приложиться и потому был весьма разговорчив. Вместо того чтобы обслуживать голодных клиентов, он предпочитал болтать с ними.
— Наше почтение пану сержанту! Сколько лет, сколько зим! Сидите там, в своей деревушке, заколачиваете деньги, а к нам в Цеханов и заглянуть не хотите…
— Пожалуйста, порцию языка и пиво, — заказал Хшановский.
Волей-неволей официанту пришлось тащиться на кухню. Прошло немало времени — заказанное блюдо успело основательно остыть, прежде чем он вернулся и, поставив перед сержантом тарелку, продолжил свой монолог:
— Вам там, в деревне, неплохо живется. Ни картошки, ни муки покупать не надо. А уж кур, уток и гусей крестьяне принесут сколько душе угодно. Стоит только кое на что закрыть глаза.
— Что за глупости вы болтаете! — возмутился сержант.
— Хо-хо! Известное дело! У крестьян теперь денежки завелись. Кто самогон гонит, кто с поставками мухлюет, так что надо с милицией им дружить. Рука руку моет.
Сержант даже не пытался возражать захмелевшему Владзе. А тот продолжал болтать:
— Райская жизнь! Не то, что у нас тут. Прут с утра до вечера, а сдачу проверяют так, словно миллионы считают. Закажут четвертинку на двоих и уже мнят себя важными персонами. Или вообще ничего такого не заказывают, — добавил он, явно осуждая сержанта.
— Надо было идти в милицию, если там такая райская жизнь, — отрезал сержант.
— Не терплю нищеты. Но и этим кабаком я тоже сыт по горло. Куплю себе такси. И не какую-нибудь там «варшаву», а машину, на которую любо поглядеть, «опель-рекорд», например. Буду возить крестьян в костел на венчание. За один такой рейс можно самое малое куска полтора отхватить. Да еще и на свадьбе всегда можно заправиться как следует.
— Не советую, однако, за рулем пить так, как здесь.
— Будьте спокойны. Меня никто еще на этом не застукал и не застукает.
— Самые ловкие и те попадаются.
— Да? А «человек со шрамом»? Тот, кто кокнул эту вашу продавщицу из Малых Грабениц? Разок нажал на спусковой крючок, и наше вам, сорок семь тысяч злотых в кармане!
— Дойдет очередь и до «человека со шрамом».
— Не дойдет, — запротестовал Владзя. — Вам его в жизни не поймать! Никогда! Слишком вы глупы для этого. Слишком глупы! — пьяный официант кричал на весь зал.
Сержанту не хотелось устраивать скандал. Собственно говоря, следовало отправить пьяницу в милицию, чтобы протрезвился, но тут прибежала буфетчица, схватила Плевинского за плечо и вытолкала куда-то в служебное помещение. Хшановский. велел не допускать больше сегодня официанта к работе. Потом рассчитался и отправился в парикмахерскую.
Парикмахерская была неподалеку. На другой стороне улицы, почти напротив уездного отделения милиции, находился самый популярный в городе салон пана Кароля. На его витринах красовалась горделивая надпись: «Парикмахер из Варшавы».
Кароль Пшалковский открыл свой салон в Цеханове лет десять назад. Сначала это была всего лишь крохотная комнатушка. Но, по-видимому, дела Пшалковского шли все успешнее, и вскоре оборотистый парикмахер расширил свой салон, купив соседний магазинчик. А три года назад помещение парикмахерской снова расширилось. К тому же витрину салона украсила прелестная дамская головка с модной прической, а сам салон — еще более прелестная и изящная панна Галинка. Прибавилась еще одна надпись: «Дамские прически» и новый мастер — пан Зыгмунд, а также его помощница — Магда.
Однако цехановских модниц причесывала вовсе не Галинка. Настоящим мастером завивки был сам пан Кароль. По его словам, перед войной он практиковался у прославленного варшавского парикмахера Эвариста. Впрочем, пан Кароль не собирался расширять дамский зал. Он один не мог обслужить всех желающих. Однако для сотрудниц уездного отделения милиции, а также для жен старших и младших офицеров пан Кароль всегда находил время.
— От милиции до меня — рукой подать, — не раз шутил он, — приходится поддерживать добрососедские отношения.
В то же время появление в салоне Галинки немедленно увеличило число клиентов мужского пола. Все холостые милиционеры перестали бриться дома и охотно доверяли свои заросшие щетиной физиономии деликатным ручкам прекрасной парикмахерши… Клиенты флиртовали с ней без устали, однако дальше ни один из них не продвинулся. Галинка иногда соглашалась выпить чашечку кофе в «Ягеллонке» с кем-
