разнообразного происхождения племен, которые на некоторое время становились даже подданными императора. Происходил постоянный прилив и отлив народностей, одна волна сменялась другой, причем новый вал не всегда смывал осадок, образовавшийся раньше. Можно думать, что поблизости к границе и в самых границах происходили помеси и наслоения Племен разных типов. Между тем, для современников не было особых побуждений к тщательному изучению сменявшихся народностей. Одна и та же жадность к добыче, почти одинаковый способ ведения войны, сходство в обычаях и нравах часто предрасполагали видеть в новых варварах старых. Оттого так долго держится имя скифов и сарматов, Оттого имя гуннов перешло на аваров и потом на славян. Таким образом, оказалось, что самый процесс иммиграции славян на Балканский полуостров остался слабо отмеченным, и писатели VI в. прямо уже отмечают совершившийся факт заселения славянами огромных пространств в пределах империи.
Принимая в соображение, что древний период славянской истории открывается на Балканском полуострове, и что первые сведения о славянах почерпаются из изучения северо-западных окраин Византийской империи, находим вполне основательным назвать первый исторический период славянства византийским подобно тому, как первый период германской истории, изучаемый на окраинах Западной Римской империи, мог бы назваться романским. Как в основу средневековой западноевропейской истории должны быть положены разнообразные влияния Рима, которые в совокупности принято называть романизацией, так в первоначальной славянской истории главная зиждущая сила принадлежит византинизму. Но византийское влияние на славянах выразилось иначе, чем римское на германцах, равно как и исторические последствия частью мирных, частью враждебных отношений германцев и славян к империи были весьма различны. В то время как германские народы, выступая в истории с более развитыми формами гражданственности, чем славяне, и с резко выраженными чертами индивидуализма, успели образовать на завоеванных территориях Римской империи собственные национальные государства под воздействием римских культурных начал и христианства; славяне оказались не в состоянии стереть Византийскую империю и образовать на ее землях национальные княжения; напротив, подчиняясь чарам высшей культуры и становясь послушным орудием изощренной в искусстве обращения с варварами византийской дипломатии, частью слились с империей в один политический организм, частью приняли на себя поручение оберегать ее от новых варварских нападений. Вследствие намеченного порядка отношений в Византийской империи, пережившей на 1000 лет Западную, греко-римские и славянские народные начала, пришедши в тесное соприкосновение и общение, дали в результате особый род политических и правовых норм, наблюдаемых в оригинальном сочетании и взаимоотношении. Независимо от того, Восток со всеми его этнографическими, религиозными и правовыми особенностями должен был наложить еще свою печать на Восточную империю и ее учреждения.
Таким образом, вследствие указанных отношений тесного общения и под влиянием разнообразных культурных воздействий древняя славянская история вплоть до периода образования славянских государств в VIII–IX вв. не имеет самостоятельного характера и не только проникнута византинизмом, но и получает некоторый свет почти исключительно из истории Византии. Принимая во внимание низкую степень социального и культурного развития, на которой находились славяне при соприкосновении с Византией, а также упадок живого творческого духа в правящих слоях византийского общества, эгоизм и продажность администрации, нельзя думать, что славянские вожди и лучшие передовые люди из славянских старшин воспринимали только хорошее, а не дурное. Относясь к давно прошедшим событиям без «гнева и раздражения», можем утверждать, что южные и юго-западные славяне, будучи передовым постом у границ тогдашнего культурного мира, не только мало выиграли сравнительно со своими северо-восточными сородичами, но едва ли не проиграли, рано вкусив запрещенного плода византийской культуры. Историку предстоит деликатная задача выяснить причины этого печального явления и показать на исторических событиях его жизненное значение.
Итак, начало славянской истории не там, где находим первых князей-собирателей славянских государств: моравского, чешского, болгарского, польского и др. Начало славянской истории скрывается в истории Византии. Если видеть первые признаки гражданственности в политической организации, то следует признать, что самые ранние попытки соединения нескольких колен под одною властью встречаем далеко за чертой непосредственного влияния Византии, т.е. у славян за пределами империи. Ближайшие к византийским границам славяне долго оставались в первичной стадии жупного устройства, характеризующего также и те племена, которые поселились в областях империи и приняли византийское подданство. Византия не видела выгоды для себя поощрять образование крупных племенных групп среди славянства; напротив, все политические расчеты заставляли ее питать рознь и вражду между отдельными коленами-жупами, поддерживая и лаская одного жупана и ослабляя другого. Весьма выразительно отмеченные наблюдения над той особенностью политического устройства славян, которое Прокопий и Маврикий определили именем димократии, знакомят нас с самой существенной и общераспространенной чертой быта древних славян. И никак нельзя забывать, что эта черта наблюдаема была всего вероятнее между славянами, бывшими в пределах империи. Жупное устройство, отсутствие княжеской власти, которая объединяла бы малые жупы, борьба колен и проч.– все это служило для Византии удобным средством держать славян в подчинении. Нижеследующее наблюдение, конечно, рисует быт тех славян, которые могли быть наблюдаемы вблизи: «Они неохотно исполняют приказания чужого лица, но послушны своим вождям; гораздо легче сносят они несправедливости и обиды собственных старшин, лишь бы не следовать ромэйским обычаям и законам».
Из предыдущего можно заключить, что славяне в пределах империи составляют любопытный предмет изучения славянской истории в той стадии, которая предшествует образованию государств. т.к. этот период весьма мало затронут в науке, то его можно коснуться здесь лишь в общих чертах.
В отношениях империи к новым народам можно отличать две системы в занимающую нас эпоху. Или между империей и вождями варваров имели место разного рода договоры и соглашения, в силу которых последние располагались с согласия империи на временное или постоянное жительство в ее областях, или завоевательный народ насильственно врывался в имперские области и диктовал ей свои условия. Поселения на договорных началах были осуществляемы в весьма разнообразных формах. Наиболее обычная и чаще практиковавшаяся была форма военных поселений, состоявшая в том, что племя или дружина Поселяема была на имперской территории с обязательством военной службы и на условиях денежного вознаграждения со стороны правительства; такие поселенцы назывались федератами. Со времени Феодосия Великого эта система получила весьма широкое распространение и, йесмотря на протесты со стороны патриотов, угрожавших вредными от Чее последствиями, т.к. при ней средства обороны переходили в руки иностранцев, держалась в течение V и VI вв. С точки зрения потребностей того времени это, конечно, была единственно разумная мера позволявшая использовать варварские военные силы и посредством чужеземцев держать в некоторой безопасности пограничные области. Эта система принесла империи значительные выгоды, т.к. большинство иноземных дружин и в особенности их вождей постепенно подчинялось византийской культуре, усвоило язык и образованность страны и вощдо в состав военной или гражданской администрации. В частности, по отношению к славянам, отношения империи основывались столько же на обычной практике, сколько на характерных особенностях славянского племени.
Нельзя терять из виду того обстоятельства, что во второй половине V и в VI в. империя была более ослаблена, чем раньше; что население ее, в особенности на окраинах, сильно поредело, и что для правительства назревал весьма серьезный вопрос о пустопорожних областях, лишенных населения и не дающих ни денег, ни военных людей. Знакомство византийских государственных людей с новым народным элементом в лице славян могло внушить мысль об утилизации этого народ? даже в более крупных размерах, чем это было Допускаемо по отношению к германцам. Насколько можно судить по указаниям скудных известий, славяне с первых же встреч с византийцами и после первоначального ознакомления с плодородными и малозаселенными провинциями империи от Дуная до Эгейского моря задались целью занять эти провинции с оружием в руках, если бы империя не согласилась предоставить их славянам по доброй воле. т.к. военные средства империи не были достаточны, чтобы с успехом вести войну со славянами, то допущена была по отношению к ним еще на более широких основаниях, чем прежде выработанная, система колонизации и, кроме того, примени к ним давно уже практиковавшийся по отношению к варварам обычаг вербования охочих людей на военную службу.
Но прежде чем вошла в норму известная система отношений, взгляды правительства на новых и весьма жестоких соседей на Дунае не раз подвергались переменам, и можно без колебаний утверждать, что
