13 причин почему

Как и предлагала Ханна, присаживаюсь к стойке, за которой бармен в белом фартуке раскладывает серебряные приборы по местам.

— Скажите, как будете готовы, — кивает он мне.

Открываю меню. Оно начинает с длинной истории о кафе с черно-белыми фотографиями за последние сорок лет. Переворачиваю ее и читаю дальше. Мне ничего не нравится.

Пятнадцать минут. Ровно столько Ханна предлагала сидеть и ждать и только потом сделать заказ.

Когда мама позвонила, я почувствовал, что что-то не так. Со мной что-то не так. И я знаю, она это поняла.

Будет ли она слушать кассеты, которые я попросил ее привезти? Какой же я идиот. Нужно было сказать, что сам заеду за ними. Но нет. Вот теперь сижу и жду, строя догадки и предположения.

Парень, который ел попкорн, просил ключ от туалета. Бармен указывает на стену: на медном крючке висят два ключа. На одном — брелок в виде голубой пластиковой собаки. На другом — розовый слон. Парень берет тот, что с собакой, и уходит.

Разложив приборы, бармен откручивает крышки у десятка солонок и перечниц, не обращая на меня никакого внимания. Это к лучшему.

— Уже сделал заказ?

Оборачиваюсь на голос — рядом сидит мама и листает меню. Рядом с ней на стойке — обувная коробка Ханны.

— Останешься? — спрашиваю я.

Если да, то мы сможем поговорить. Я не против. Было бы здорово переключить внимание с истории Ханны на что-то другое, передохнуть ото всего. Она смотрит на меня и улыбается.

— Думаю, это плохая идея, — хмурится она и кладет руку на живот.

— Мам, ты совсем не толстая.

Она пододвигает мне коробку с кассетами.

— Где же твой друг? — спрашивает мама. — Вы же вроде собирались позаниматься?

Точно. Школьный проект.

— Знаешь, он отошел… в туалет.

Она бросает взгляд за мое плечо. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, она проверяет, висят ли ключи от туалета. Слава богу, один из них взял тот парень.

— У тебя достаточно денег? — спрашивает она.

— На что?

— Чтобы перекусить. — Она пододвигает ко мне меню и показывает на что-то пальцем. — Шоколадный коктейль в «У Рози» просто божественный.

— Ты бывала здесь? — Я немного удивлен. Никогда не видел в «У Рози» взрослых.

Мама смеется и кладет руку мне на голову, разглаживая морщинки на лбу.

— Чему ты удивляешься, Клэй, — этому месту уже сто лет. — Она кладет десять долларов на коробку из-под обуви. — Выбирай, что хочешь, и не забудь про коктейль.

Когда она встает, дверь в туалет открывается. Поворачиваюсь и вижу, как парень вешает ключи на место и возвращается к свой девушке. Он целует ее и извиняется, что так долго.

— Клэй? — спрашивает мама.

Прежде чем посмотреть на нее, ненадолго закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Да?

— Не задерживайся. — Она пытается улыбнуться, чем ранит меня еще сильнее.

Осталось четыре кассеты. Семь историй.

И все-таки когда речь пойдет обо мне?

— Еще чуть-чуть. — Смотрю на маму и перевожу взгляд на меню. — Понимаешь, школьный проект…

Она ничего не отвечает, боковым зрением вижу, что она еще здесь. Она гладит меня по голове.

— Будь осторожен, — говорит она.

Киваю в ответ.

Мама уходит, а я снимаю с коробки крышку и разворачиваю пленку, в которую упакованы кассеты, — их никто не трогал.

* * *

Самый любимый в школе предмет… ну хорошо, самый любимый из обязательных предметов… равноправные коммуникации. Даже если бы этот предмет не был обязательным, все бы и так его выбрали в качестве факультативного, потому что по нему элементарно получить пятерку.

И уроки в большинстве случаев проходят весело. Я бы его выбрал скорее за это.

На дом задают мало, еще и бонус дают за посещаемость и поощряют активное поведение на уроке. Что тут может не нравиться?

Ставлю рюкзак на стул, где сидела мама.

Все сильнее чувствуя себя отверженной, на уроках по равноправным коммуникациям я ощущала себя в убежище — спокойно и защищенно. Когда я входила в кабинет, то мне казалось, что я в «Моне», кричу за нашим столиком: «Палы-выры за себя!»

Заворачиваю три кассеты, которые я уже прослушал, в упаковочную бумагу. Вот и все. С ними покончено.

Один урок в день, какие бы сплетни ни обсуждались в коридорах, меня никто не доставал, я не слышала смешков вокруг себя. Миссис Бредли не поощряла перешептывания на уроках. Если кому-то было что сказать, он должен был произнести это вслух.

Расстегиваю большой карман рюкзака и засовываю туда обувную коробку Ханны.

Миссис Бредли завела определенные правила поведения. Если кто-нибудь будет хихикать над тем, что говорит другой, он будет должен ей «Сникерс». А если он продолжит и дальше, то пусть готовит большой «Сникерс».

Три следующие пленки лежат на стойке, между плеером и шоколадным коктейлем, который любит мама.

И все платили без препирательств. Вот таким уважением миссис Бредли пользовалась у учеников. Никто никогда не обвинял ее в несправедливости, потому что просто не было поводов. Если она говорила, что вы смеетесь, значит, вы это действительно делали. И на следующий день на ее столе будет лежать «Сникерс».

А если не будет?

Не припомню такого случая. Все всегда приносили шоколадки.

Беру две следующие кассеты с нарисованными голубым лаком цифрами «8» и «9» и убираю их в рюкзак.

Миссис Бредли говорила, что равноправные коммуникации — это ее любимый предмет. Она была уверена, что на этом уроке выступает не просто как учитель, а как ведущий ток-шоу или как арбитр на соревнованиях.

Каждый день мы выбирали какую-нибудь общественно важную тему с кучей статистических данных и взятых из жизни примеров, а потом обсуждали ее.

На последней, седьмой, кассете на одной стороне написано «13», а на другой — ничего. Засовываю эту пленку в задний карман джинсов.

Издевательства. Наркотики. Представление о самом себе. Отношения. На равноправных коммуникациях речь могла идти о чем угодно. Что, безусловно, расстраивало многих других учителей. Они считали, что это пустая трата времени, и хотели учить нас холодным фактам, лишенным жизненной актуальности.

Вижу за окном фары проезжающих мимо машин.

Они думали, что отношение X к Y намного важнее умения понимать друг друга, что гораздо полезнее знать, когда была подписана Великая хартия вольностей — неважно, что это такое, — чем