— Я о ней позабочусь.
— А я — нет? — Лорд Рудольф нахмурился.
— Будете, пока она вам не надоест. Пока новизна не пройдет. А меня не привлекает всякая женщина, которая посмотрит на меня. На самом деле для меня даже будет облегчением больше о них не думать.
— Господи, и вы еще говорите, будто у нас, англичан, холодная кровь! Ведь девушке нужна любовь. Она умирает без нее. Сомневаюсь, что у нее она когда-нибудь была. И уж точно не с этим парнем, который называет себя ее братом.
Остина охватило раздражение, но он стиснул челюсти, сдерживаясь.
— Я дам ей все, в чем она нуждается.
— Кроме любви.
— Вы не можете утверждать, что любите ее.
— А вы можете? Вы не любите ничего, кроме своей власти надо всем и вся. И вы погубите девушку.
— Она сделала свой выбор.
— Да, полагаю, что сделала. — Лорд Рудольф посмотрел вниз, на освещенный коридор, ведущий к каюте Остина. — Вы добились того, чтобы она выбрала вас, да?
— Намекаете на то, что я бросился за борт, чтобы Эванджелина оказалась в моих объятиях?
Лорд Рудольф бросил на капитана презрительный взгляд:
— Я уверен, вы так и поступили бы, если бы подумали об этом. Спокойной ночи, сэр. — Он повернулся и ушел во тьму.
Остин посмотрел ему вслед. Этот человек обладает надменностью и самоуверенностью, свойственной англичанам, которые полагали, будто им надлежит иметь власть над всеми — и политически, и экономически, и социально. Он знал таких людей до войны — сынков аристократов, которые явились в колонии и взяли все, что хотели, а потом отправились в Англию с полными карманами и погубив людей, тех, что последовали за ними. Сынки аристократов были командирами армий, размещавшими своих людей в американских домах. Их солдаты уничтожали урожаи, воровали скот, забирали женщин — и смеялись, когда от них требовали плату.
Но Остин и люди, подобные ему, заставляли их платить.
Остин подозревал, что во время Войны за независимость Уиттингтон поддерживал англичан в их стремлении удержать колонии под каблуком.
И возможно, все еще поддерживал. Ведь имелся некий Уиттингтон, указанный в списке, хранящемся в каюте Остина. А лорд Рудольф так вразумительно и не объяснил свое присутствие за пределами Англии. Ему следовало находиться в Лондоне — разгуливать там в самой модной одежде и навещать свою модную любовницу, а не плавать по морям. Ведь только вторые сыновья странствуют по свету, а первые, такие как лорд Рудольф, остаются дома и обеспечивают наследственность.
Остин подождал, пока лорд не отошел подальше, и только после этого развернулся и спустился по лестнице.
Эванджелина ждала его в постели. Увидев ее, он тотчас возбудился. А ведь Уиттингтон, кажется, назвал его холодным и сказал, что он не сможет любить Эванджелину. Уиттингтон — дурак!
Глава 19
Когда Остин переступил порог, Эванджелина повернулась лицом к стене.
Она слышала весь разговор капитана с лордом Рудольфом, и каждое слово разрывало ей сердце.
Она никогда не считала, что Остин Блэкуэлл любит ее. Ведь он красивый и властный. И он капитан корабля. Такой человек не мог влюбиться в английскую старую деву в очках.
Она ловила каждое слово этого разговора, и ей хотелось, чтобы Остин объяснил лорду Рудольфу, что она ему не безразлична. Но всякий раз, когда Руди обвинял Остина в том, что тот не любит ее, капитан этого не отрицал.
Ну почему Остин не заявил, что горячо ее любит?! Почему мир так несправедлив?! Ей следовало бы полюбить лорда Рудольфа, англичанина, состоятельного и титулованного джентльмена, который увез бы ее назад в Англию, где ей и место. Почему вместо этого она влюбилась в мужчину из колонии, в человека со странным акцентом и темными глазами?
Остин хотел, чтобы все ему повиновались. И конечно же, он будет ожидать повиновения и от нее.
— Сирена…
Его низкий голос был такой ласковый, что Эванджелина поняла: она выполнит любой его приказ.
— Дорогая, ты спишь?
— Нет.
Остин приблизился к ней, и она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.
Когда же он прикоснулся к ней, она почувствовала, что его одежда пропиталась холодом и запахом моря.
— Ты можешь вернуться в свою каюту, если хочешь.
Сейчас она не могла его покинуть, и он знал об этом.
В его каюте было тепло и уютно. А ее койка… Ах, ей туда не хотелось!..
— Остин, я хотела бы остаться здесь.
Он наклонился и провел губами по ее виску.
— Но если ты останешься, то я захочу заняться с тобой любовью. Я хочу любить тебя, Эванджелина. Ты позволишь?
Позволить?.. Как будто она могла бы противиться.
Она перекатилась на спину. Его лицо нависло над ней, а растрепавшиеся волосы коснулись ее щеки. Она ощутила запах бренди, кофе, холодного ветра и соли.
Но она не отважилась ответить. Вместо этого она приподняла голову и поцеловала его в губы.
Он глухо застонал, и его темные ресницы опустились, когда губы их слились в поцелуе.
Тело Эванджелины охватил жар, и она спросила себя: «Стоит ли оставаться с ним навеки? Что ж, может, и стоит, если он будет заставлять меня испытывать такие ощущения».
Остин стащил с нее одеяло, оставив его только на ногах. А поцелуй его становился все более страстным, в какой-то момент он показался ей огненным.
Внезапно Остин отстранился, издал хриплый стон. Затем провел ладонью по ее груди и легонько сжал один из сосков большим и указательным пальцами.
Она вскрикнула — и чуть не потеряла сознание от наслаждения. А его теплая рука уже поглаживала ее по животу и по бедру. Глаза же его были полузакрыты — веки отяжелели от страсти.
— Мы поженимся, как только придем в порт, — пробормотал он ей в ухо.
— Поженимся? — пролепетала она.
— Да. Я все устрою.
— Ты… устроишь?
Он поднял на нее взгляд, в глубине его глаз пылал огонь.
— Да, устрою.
Его пальцы двинулись дальше по ее бедру; они оставляли за собой жар, и ей казалось, что огонь струился по ее жилам.
— А где мы поженимся? В церкви?
— В приходской церкви. Недалеко от моего дома. Тебе понравится.
Он коснулся ее колена, и жар тотчас перешел туда.
— Эванджелина, ты католичка?
